Союз капитана Форпатрила

— Как его занесло на одну вечеринку с тобой?

— Эй! Не все места, где я бываю, представляют угрозу для морали юных форов. Иначе я бы сам потихоньку выставил мальчика оттуда. Он пересказал мне сплетню, которая ходит среди наших самых закоснелых форских матрон. Якобы леди Элис в ужасе от твоего внезапного брака, хоть и делает вид, что все прекрасно. Потому что хаутская кровь и специфическая родня Теж совершенно лишают любое ваше потомство шансов занять императорскую табуретку. Если, не дай бог, с Грегором что случится. И, вероятно, вместе с ними теряешь эти шансы и ты сам, хотя, конечно, тебя еще можно уговорить жениться по второму разу.

Айвен подавился хлопьями:

— Серьезно?

— Весьма. Граф Рене Форбреттен за всю дискуссию, естественно, и рта не раскрыл.

Байерли покосился на него.

Брови Айвена поползли на лоб, когда до него медленно начала доходить суть этой новости.

— Ха! Вот еще плюс, о котором я не подозревал. А ведь ты прав! — расплылся он в улыбке. — И я, и мои дети прямиком выходят из-под перекрестного огня столичной политики. Класс! Надо пересказать это маман, когда я ее в следующий раз увижу. Она будет в полном восторге.

Байерли деликатно отхлебнул и уточнил:

— Дети? Какие дети?

— Гм… — Айвен покраснел.

Байерли промокнул салфеткой губы — которые он скривил самым раздражающим образом — но развивать тему не стал.

Лишь входя в двери Генштаба, Айвен запоздало сообразил, что Байерли наблюдал за его реакцией не просто из желания втайне позабавиться. «Нет, черт побери, работа Грегора мне никогда и даром была не нужна!». Он был почти готов развернуться на месте, догнать Байерли и сунуть этого мерзавца головой в какой-нибудь водоем — и так держать, пока тот не забудет эти мысли раз и навсегда.

«Вот долбаный Имперский хорек!»

* * *

— Я купила себе колокольцы для лодыжек.

Теж продемонстрировала Риш свое приобретение, встряхнув его в руках. Колокольцы издавали веселый перезвон, и не просто так, а в гармоническом аккорде.

— Если мы отодвинем мебель, места хватит на настоящую танцевальную репетицию. Я могу взять на себя партию Гагата. А ритм за тобой.

Риш крутанулась на месте, оценивая размеры гостиной Айвена Ксава.

— Что ж, попробовать можно. У меня примерно час, пока Бай за мной не заедет.

Они облачились в тренировочные костюмы и в четыре руки сдвинули в сторону диванчик и кресла, освободив отличное широкое пространство на ковре. День без урока матушки Кости становился днем скуки и тяжких раздумий, но на сей раз Теж обо всем позаботилась заранее.

Когда они принялись делать наклоны и растяжки, Теж как бы ненароком спросила:

— Значит, опять Бай. Чем это вы занимаетесь каждую ночь, а?

Риш усмехнулась:

— Послушай, Теж, учителя по эротическому искусству у нас с тобой были одни и те же. Напряги воображение.

— Я имею в виду, кроме этого, — Теж нетерпеливо тряхнула головой, и ей пришлось тут же вытаскивать изо рта отбившуюся прядь волос. — О чем вы с ним разговариваете? Когда он не просто скрывает и хитрит?

— Если эти губы что-то произносят, он всегда хитрит, — ответила Риш, однако после нескольких вращательных движений торсом добавила: — Как правило.

— И? — намекнула Теж, но та не пожелала выразиться яснее. Теж попыталась еще раз: — Он тебе по-прежнему нравится?

— Ну… он мне до сих пор интересен.

— Ты его любишь? — отважилась спросить Теж.

Риш фыркнула:

— Этот тип не из мягких и пушистых, солнышко.

— Как и ты.

Двусмысленная усмешка Риш сделалась явственней, но когда она принялась наклоняться, касаясь пальцев ног, ее лица Теж не видела видно.

— Я тут по ходу познакомилась с его знаменитым кузеном Доно. На вечеринке, куда Бай пришел посплетничать.

— Я думал, он со своей родней даже не общается?

— Граф Доно Форратьер — явное исключение из общего правила. Он рассмеялся, когда Бай меня ему представлял. Очевидно, он наслаждается, когда кто-то из Форратьеров шокирует общество сильнее, чем он сам. То есть, она сама. Не суть.

Риш несколько раз взмахнула руками над головой.

— Однако, с отцом Бай не разговаривает восемнадцать лет, его мать вообще порвала отношения со всеми на целое десятилетие, а самого несносного из своих кузенов, Ришара, Бай втайне помог СБ упечь в тюрьму. И не без оснований. Какая уж тут любовь. В этом клане тесными семейными узами и не пахнет.

— Как печально.

— Не… совсем.

— Да? — Брови Теж взлетели вверх — одновременно с руками.

Долгая пауза — Риш тянула ногу, разрабатывая подколенное сухожилие.

— Как говорит сам Бай, «истина в вине». Алкоголь в этом мире — все равно что примитивная фаст- пента. Только Бай никогда не бывает настолько пьяным, каким кажется. Когда он начинает шататься и у него заплетается язык, значит, он наверняка закидывает удочку, надеясь что-то выловить. Когда он вправду пьян вдрызг, его дикция становится такой кристально четкой и разборчивой как… как у ученого, докладывающего о результатах какого-нибудь неудавшегося эксперимента. Это, как ни странно, тревожит.

Теж села на пол, вытянула ноги, завела руки за голову и нагнулась, касаясь локтями коленей. Она молчала и ждала. Как выяснилось, не зря.

Движения и голос Риш стали чуть медленней, когда она продолжила свой рассказ:

— Мы смотрели старые записи наших выступлений, которые добыла СБ, и пробовали кое-какие небезопасные барраярские наркотики. Отсюда у нас зашел разговор о сестрах, а затем — о младшей сестре Бая… Похоже, подростками они были очень близки — Бай видел себя рядом с ней эдаким братом- защитником. А потом их отец, в результате непонятно откуда взявшегося мерзкого доноса, обвинил Бая в том, что тот развратил собственную сестру. И продолжал в это верить, несмотря на все яростные протесты обоих детей. Бай сказал, что больше тогда разозлился на отца, за то, что тот принял эту грязь на веру, чем на неизвестного шута, который ее сочинил. Он бросил колледж и уехал на восток в столицу. Не знаю, можно ли лишить наследства собственных родителей, но в остальном разрыв был обоюдным.

Риш встала на левую ногу, прогнулась в спине и коснулась пятки правой ноги затылком, потом поменяла ноги и повторила. Теж раздумывала над услышанным, пока выполнила несколько не столь вызывающих наклонов назад. Наконец, опустившись на ковер, она спросила:

— Но как тебе удалось вытащить из него эту историю?

— Сама не знаю, — призналась Риш, и, судя по голосу, ее это действительно удивляло. — Но он выговаривал слова очень четко, прямо перед тем, как отключиться.

Теж прищурилась:

— Теперь его выбор карьеры предстает в новом свете, да?

— Наверное. Сперва я думала, что он выбрал такую работу ради денег, затем — из злорадства, потом решила, что обе эти причины — только прикрытие для ненормального барраярского патриотизма, на