поднимает вопрос о том, кто из команды хочет по приходе в Ном покинуть экспедицию[104]. Леону он описывает свой разговор так: «Несколько дней назад я сказал ребятам, что с юридической точки зрения имею полное право задержать их на судне и вынудить продолжать со мной эксп. после Нома. Однако морально, как мне кажется, я такого права не имею, а потому предпочитаю последовать неписаному закону и предоставить им самим выбор: остаться или сойти на берег».
Результат беседы Руал Амундсен немедля заносит в дневник: «Ханссен сразу же сказал, что в таком случае желал бы списаться с корабля в Номе. Он плохо себя чувствует, устал, извелся, и я очень хорошо его понимаю. Хочет уехать домой и Рённе. Он слишком стар для походов. Остальные пока о своих желаниях не заявляли».
Нельзя не заметить понимающего тона при изложении беседы, хотя обессиленное состояние Ханссена скорее всего явилось для Начальника неожиданностью. Через неделю Руал сочиняет пространное письмо управделами, где приводит иную версию обстоятельств, при которых увольняется капитан: «У меня уже давно были основания для недовольства X. Он вел себя из рук вон плохо: игнорировал мои распоряжения и зачастую во всеуслышание отвечал мне по-хамски. Я совершил серьезную ошибку по отношению к нему и к самому себе, назначив его капитаном 'Мод'. Это вскружило ему голову, при том что его квалификация отнюдь не соответствовала такой должности. Недавно я имел с ним долгую беседу, в ходе которой объяснил, что ему следует уйти с судна по доброй воле, иначе я его выгоню. Это настолько задело X. за живое, что мне стало больно. Однако продолжать нашу экспедицию можно, только избавившись от накопившихся переживаний и чувств. Он восстановил против себя весь экипаж и просто
Разговор с командой был не более чем обманным маневром. Следует заметить, что экспедиционные дневники Амундсена лишь отчасти носят личный характер; прежде всего они велись для составления на их основе официального отчета. В письме, которое Амундсен отправит через год Педеру Ристведту, участнику похода на «Йоа», он прокомментирует отставку капитана в духе послания к Леону: «А еще… как Вам известно, Ристведт, мы лишились Ханссена. И виноват тут я. Я думал сделать доброе дело для давнего товарища по путешествиям, назначив его капитаном 'Мод'. Лучше бы я воздержался от такого шага!»
Тут Руал Амундсен, вероятно, прав: не следовало назначать капитаном исследовательского судна промысловика. Совершённая ошибка объяснялась тем, что выше всех профессиональных качеств Амундсен ценил одно: верность. Хельмер сопровождал своего предводителя в экспедициях по Северо-Западному проходу и к Южному полюсу, выказывая ревностность в исполнении обязанностей и покорность Начальнику, каких не выказывал больше никто. Однако между возвращением «Фрама» и экспедицией на «Мод» прошло шесть лет — шесть лет почета и славы. Когда тебя столько превозносят, даже самому благовоспитанному из подчиненных немудрено задрать нос.
В открытую уволить капитана Ханссена означало бы создать серьезные трудности и для похода, и для самого Амундсена. Да и Хельмеру Ханссену, авторитет которого во многом держался на хорошем сотрудничестве с Начальником, это не пошло бы на пользу. Вот почему капитан согласился уйти добровольно.
Щедрым жестом предложив экипажу свободу, Руал Амундсен избавился от двух его членов, с которыми и так собирался распроститься. «Рённе сильно сдал и мучается, поэтому из Нома я отправлю этих двоих домой», — пишет Руал Леону.
4 июля, однако, случается непредвиденное. Из дневника: «С-бек отказался от места. 'Я соскучился по дому!' Дезертир он, и всё тут». Заведующий машинным отделением Кнут Сундбек, который в свое время спас мотор «Фрама» и которого Амундсен в начале экспедиции считал «гением» (наряду с Линдстрёмом), теперь попросился на свободу. Из письма Леону: «Вчера ко мне пришел со слезами С-бек и сказал, что хочет домой. Дескать, он 'совершенно впал в тоску'. Вот уж чего я никак не ожидал. Он прекрасно знает, что заменить его некем… тем более в Номе. Я расцениваю возвращение моториста как трусливое бегство. Мне и в голову не приходит удерживать его». Такую неожиданную цену пришлось заплатить Начальнику за комедию, которую он разыграл, дабы, не нарушив морального права, избавиться от одного человека.
Разница между добровольным и
Дабы избежать новых недоразумений в толковании свободы и морали, Начальник ставит вопрос прямо противоположным образом. «За завтраком я спросил, кто пойдет со мной после Нома. Свердруп, Вистинг и Олонкин тотчас ответили, что не бросят меня ни при каких обстоятельствах, — рассказывает Амундсен в дневнике. — Мы ведь до сих пор еще ничего не сделали. Только с выходом из Нома мы сможем доказать, на что способны, а тут большинство бежит, поджавши хвост. Стыд и позор!»
Не будет преувеличением сказать, что экспедиция на «Мод», от которой осталось всего четверо участников, распалась. Убедительно подводя ее итоги, Начальник сам предлагает объяснение: за два года они «ничего не сделали». Это, конечно, преувеличение, особенно в отношении д-ра Свер-друпа, и все же: ни одна цель не достигнута. Фактически поход нужно начинать сначала. Если посмотреть на дело таким образом, руководителю самое время распустить команду. Тем не менее поразительно, что злосчастное судно покинули — часть добровольно, часть нет — шесть человек. Они покинули не только судно, но и Руала Амундсена. Из первоначального состава экипажа осталось всего двое.
Амундсен не мог вдохновлять команду в течение двух долгих зимовок. Кое-как оправившись от физических недугов, он мыслями был слишком далеко от корабля. Начальник разрывается между двумя полюсами. Неудивительно, что его людям трудно идти за ним.
Следовать за Руалом Амундсеном никогда не было просто. Прежде Начальник зачастую сам вызывал недовольство и раздоры. На «Мод» он как будто ушел в тень. Не играл со всеми в карты, а молча сидел в кают-компании, читая роман, или у себя в каюте, любуясь на висящие в рамке стихи. Впрочем, Руал никогда не был душой компании, не собирал вокруг себя людей ни в гавани «Йоа», ни во Фрамхейме. Эту роль исполнял Адольф Хенрик Линдстрём. «Передай от меня привет Линдстрёму, — пишет Руал Леону, — и скажи, что мне теперь особенно остро недостает его». Начальник имеет в виду Линдстрёма-кока, но тот был отнюдь не просто коком. Линдстрём был толстый, добродушный гарант спокойствия и стабильности. Он создавал на борту ощущение благополучия. Превращал открытые всем ветрам форпосты в маленькие уютные дома. Линдстрём был в полярных походах матерью семейства — нередко малозаметной и в то же время незаменимой.
Из всего экипажа лишь трое готовы следовать за Начальником. «Обрати внимание на этих троих, которые решили при любых обстоятельствах идти за мной и выполнить свой долг до конца», — пишет он Леону тоном полководца перед решающим сражением. Чем руководствовались эти трое?
Геннадию Олонкину сомневаться не приходилось: для молодого человека экспедиция, можно сказать, была спасением от российского голода и революционных потрясений.
На борту «Мод» он чувствовал себя в безопасности. К тому же управделами каждую неделю посылал его жалованье в 200 крон в Мурманск — норвежской матери и русскому отцу Геннадия. В глазах юного Олонкина «Мод» — подарок судьбы, счастливое судно, корабль, дающий ему шанс. Начальник ценил не привлекающего к себе внимания, но старательного русского, который, впрочем, тоже через некоторое время начнет проявлять строптивость. Вообще-то Олонкин был радистом, однако пока что установить беспроволочную связь между «Мод» и внешним миром не удалось. Амундсен взял его на судно в помощь Сундбеку, и теперь, после «бегства» механика, Олонкину предстояло взвалить на свои плечи большую ответственность.
В отличие от Олонкина, Харалд Ульрик Свердруп изначально был человеком, перед которым открывались все возможности. Он происходил из знатного норвежского рода и Тюлучил отменное образование. Будучи метеорологом и океанографом, он считался на корабле едва ли не главной фигурой. Все научные достижения экспедиции зависели исключительно от него. Когда прочие начинания сорвались,
