какого-либо анализа экономической структуры китайского общества. Из его работ не видно, что он вполне отдает себе отчет в существовании объективных законов перехода от капитализма к социализму. Напротив, он уповает на волевые, насильственные, административные методы преобразования общества. Это, разумеется, отразилось и на характеристике самих идеалов социализма, которые выводятся не из потребностей высокоразвитого общественного производства, не из классовых интересов наиболее передовой социальной силы — пролетариата, а из представлений мелкобуржуазного уравнительства.
Пока Мао Цзэдун не претендовал на роль «ведущего теоретика» в освободительном движении, он охотно заимствовал не только отдельные мысли, но и приводил обширные цитаты из трудов классиков марксизма-ленинизма. И тем не менее все его работы, в том числе ранние, показывают, что он никогда прочно не стоял на почве марксизма. Это в особенности относится к тем проблемам, которые Мао пытался разрабатывать самостоятельно, применительно к условиям Китая.
Для нас имеет второстепенное значение вопрос о том, насколько искренне Мао причислял себя к подлинным или даже к «наиболее последовательным» марксистам.
Остается фактом, что он отбросил либо извратил важнейшие идеи, положения, стороны марксизма- ленинизма.
В сущности, для Мао Цзэдуна вся теория сводилась к нескольким постулатам: противоречия как обоснование необходимости насилия в обществе; партизанская война и крестьянская революция как универсальные способы завоевания власти; стратегия «скачка», «коммунизации», «культурной революции» как путь строительства социализма и коммунизма; военный коммунизм и режим личной власти как реальное воплощение диктатуры пролетариата; неизбежность мирового конфликта и развертывания гражданской войны как единственного пути мировой революции; «промежуточные зоны» и борьба против «сверхдержав» как средства объединения «революционных сил» вокруг Китая и т. п.
Зададимся вопросом: нужно ли было творчески применять общие принципы марксизма-ленинизма с учетом огромного своеобразия конкретных условий китайской действительности? Конечно же, нужно. Китай отличается существенными особенностями от стран Европы и Америки как страна с огромным преобладанием мелкобуржуазного крестьянского населения, страна, которая не прошла сколько-нибудь значительного пути капиталистического развития, страна с длительными (более 2–3 тыс. лет!) имперскими традициями. Кроме того, существуют еще обычно недооцениваемые особенности в психологии населения Китая, в сознании которого не могло не оставить глубокого следа тысячелетнее господство конфуцианства и других феодальных идеологических течений.
Известно, что в 30-40-х годах в двери Китая непосредственно стучалась антифеодальная, антиимпериалистическая революция. Все это должно было, разумеется, найти отражение в политической линии китайских коммунистов, но не в основах идеологии партии, если она хотела оставаться коммунистической. Мао Цзэдун же видоизменил и препарировал саму теорию марксизма-ленинизма, пытаясь приспособить ее для решения тех или иных конкретных задач, выдвигавшихся КПК. В этом, кстати говоря, сущность его высказывания о том, что из марксизма надо «впитывать то, что может сегодня пригодиться нам».
Приспособленный на потребу дня «китаизированный марксизм» мог дать определенные результаты лишь на начальных этапах китайской революции, когда она носила главным образом антифеодальный, антиимпериалистический характер. Но чем ближе страна подходила к подлинно социалистическим задачам, тем больше проявлялась вся однобокость и слабость маоизма, не учитывавшего уже накопленный опыт строительства социализма. Именно в этом смысл ошибок пекинского руководства в конце 50-х годов: провал попыток «перескочить» в коммунизм, не заботясь всерьез о создании современной индустриальной базы, о развитии демократии, о подъеме благосостояния народа. В свою очередь, эти провалы и связанные с ними разочарования нашли уродливый выход в обострении национализма, в стремлении добиться великодержавных целей с помощью авантюристической внешней политики.
С самого момента своего зарождения и до настоящего времени марксизм является идеологией масс. Однако не любых масс, а наиболее передовых, прежде всего пролетариата. Заметим, что В. И. Ленин всегда обращался к сознательному рабочему, к мыслящему пролетарию, к передовому интеллигенту, к просвещенному крестьянину. И это понятно: носителем передовой теории может стать лишь передовая часть общества. Совсем другое дело — мелкобуржуазная идеология. Она апеллирует к отсталой массе, чувства которой умеет ловко разжигать.
Для XX века вообще характерно, что к активной политической деятельности приходят самые широкие массы — от сознательных пролетариев до лавочников и других мелких буржуа. Поэтому всякая политическая философия в наш век стремится получить массовую поддержку.
Вакханалия «красных охранников» — тоже массовое движение. В него были вовлечены миллионы людей. Но это движение с такой идеологией и такими целями, которые не имеют ничего общего с социалистическими идеалами и интересами пролетариата. Такая масса жаждет разрушения, жаждет обожествляемого предводителя. Ее действия легко перерастают в слепое озлобление, жестокость, разгул национализма.
Для такой мелкобуржуазной массы особенно характерен антиинтеллектуализм. Если передовой рабочий и сознательный крестьянин изо всех сил тянутся к культуре, к науке, которая несет им слово правды, указывает путь, то отсталая масса относится с пренебрежением и даже озлоблением не только к культуре прошлого, ной к передовой современной культуре. Толпа разрушает ее как нечто мешающее, сложное, непонятное.
Француз Андре Мальро в 1965 году услышал от самого Мао: «У нас есть общественные слои, которые хотят идти по пути ревизионизма… Это старые помещики, разбросанные по всей стране, немногочисленные, но влиятельные прежние богатые крестьяне, прежние капиталисты, интеллигенция, журналисты, писатели, профессора, учителя…»
Заметьте! Вся интеллигенция хочет идти по пути «ревизионизма», а стало быть, вся она нуждается в хунвэйбиновской чистке.
Мао полностью игнорирует гуманистическую сущность марксизма, для которого революция — это освобождение личности от социальных оков. Для Мао нет реального, живого человека с его интересами, потребностями, чувствами, настроениями. Он мыслит только категориями массы, категориями миллионов. Он убежден, что если какая-то общественная группа в конечном счете выиграет в борьбе, скажем, в военном столкновении, то цена, которой достигнут этот выигрыш, значения уже не имеет. Ведь отдельная личность — ничто в сравнении с массой.
На поверку, однако, оказывается, что пренебрежение личностью оборачивается подавлением масс, расправой с самой передовой частью народа. Именно так разворачивались события в Китае: вначале подверглись безжалостному преследованию и травле отдельные интеллигенты, затем несправедливые гонения распространились на тех или иных партийных деятелей и, наконец, «чистке» были подвергнуты десятки и сотни тысяч людей — в партийном и государственном аппарате, в армии, профсоюзах, на заводах, фабриках, в деревнях. А самое главное — возобладал такой политический курс, который нанес огромный вред материальным и духовным интересам народа.
Мао Цзэдуну была свойственна и гносеологическая ограниченность, что особенно сказывалось на его отношении к сложным проблемам современности. Это проявилось в неспособности понять последствия, к которым ведет научно-техническая революция, изменения в военно-техническом характере современной войны, связанные с созданием термоядерного оружия, и многое-многое другое.
Идейная борьба внутри КПК имеет не только социальную, но и гносеологическую почву. Это не только борьба, где сталкиваются интересы различных классов, прежде всего рабочего класса и мелкой буржуазии. Это еще и борьба культур, а точнее, «субкультур», столкновение мнений людей разного уровня марксистской и общей образованности.
Мао не случайно так настойчиво возвращался к мысли о том, что «в истории необразованные свергали образованных». В самой КПК он стремился опереться на самую отсталую в культурном отношении часть кадров. Он снова и снова вспоминал о периоде Яньани, хотя партия как раз за последующие десятилетия накопила куда более важный и разнообразный опыт. Не случайно Мао к концу жизни включил в свою «референтную группу» Кан Шэна, Цзян Цин и других людей, олицетворявших в его сознании яньаньскую весну.
Такие деятели, как Лю Шаоци, Пэн Дэхуай, Пэн Чжэнь и даже личный секретарь Чэнь Бода, по-
