самый неблаговидный образ. Будь у Цзян немного более сочности языка и идеологической виртуозности, она, наверняка, стала бы преемницей председателя КНР.
Несколько слов об обстановке, в которой происходили беседы. Вот как описывает Роксана Уитке свою первую встречу с Цзян Цин: «Открылась дверь, и, широко шагая, Цзян Цин вошла в комнату, стиснула мне руку и испытующе посмотрела мне в глаза: наши руки опустились, но глаза оставались прикованными друг к другу, казалось, целую вечность (две минуты, быть может), прежде чем были произнесены первые слова. Цзян Цин была в очках с коричневым пластиковым верхом, которые я уже видела на ее портретах начала 60-х годов. Ее свежее, оливкового цвета лицо блестело, ее нос и щеки хорошо очерчены. В общем, они напоминают нос и щеки Мао (!). Телесного цвета бородавки на кончике носа и в нижнем правом углу рта скорее украшали, чем портили ее лицо… Как почти все в Китае, она носила пластиковые туфли белого цвета. Под стать им была белая пластиковая сумочка, вполне соответствующая стилю культуры нашего собственного пролетариата… Комната была обставлена в непритязательном стиле, свойственном интерьеру революционного Китая. Небольшие кресла, столики для закусок, легкие деревянные стулья для помощников и переводчиков. Ароматный чай был подан в кружках цвета морской волны».
Итак, бородавки на лице — счастливая мета судьбы по китайским поверьям, как и у Мао. Кружки тоже. Мао Цзэдун во время бесед с Эдгаром Сноу тоже попивал из кружек, правда не чай, а свой любимый напиток — джин.
Цзян Цин была настолько поглощена воспоминаниями о прошлом, что было нелегко оторвать ее от них. Каждый вечер, часов в 10–11, к ней потихоньку приближался худощавый джентльмен, чтобы доложить, что обед подан. Это повторялось несколько раз, пока она, наконец, прекращала свой рассказ. Затем она предлагала: «Вымойте руки, если хотите, и встретимся опять в столовой».
Подаваемая пища была необычна, но прекрасно приготовлена. Каждый обед включал примерно десяток различных блюд из мяса и дичи. Почти непрерывно между приемами пищи подавали чай или крепкую рисовую водку «маотай». Цзян Цин обычно ничего не пила, а лишь пригубливала бокал, фактически не делая ни одного глотка. Замечая, что Р. Уитке не отказывала себе в спиртном, Цзян Цин довольно улыбалась и говорила, что ничего не имеет против.
Во время беседы присутствовал Яо Вэньюань, переводчица и еще один-два человека. Они, по словам Р. Уитке, то и дело клевали носом и оживляли себя горячим чаем, а также чередованием холодных и горячих компрессов, мокрых и сухих полотенец. Что до Цзян Цин, то она оставалась свежей как огурчик, несмотря на 8-10-часовые монологи. Вот что делает с людьми вдохновенная цель…
Впрочем, довольно о Роксане Уитке. Вернемся к несостоявшейся «красной императрице». Интересно, как сама она объясняла свое желание встретиться с Р. Уитке. Речь шла о ее «самовыражении», хотя это слово весьма приблизительно передает характер интервью: «Давайте я вскрою себя перед вами», — сказала Цзян Цин в самом начале встречи с Роксаной Уитке. Вскрою… Ну что ж, посмотрим, что же показало «вскрытие».
Перейдем собственно к биографии, рассказанной Цзян Цин. Не будем подробно останавливаться на ранних годах ее жизни. Приведем лишь несколько эпизодов, которые показывают, как она, подобно Мао, старалась «выпрямить» канву своего извилистого жизненного пути.
Цзян Цин родилась в одном из городов провинции Шандунь, где в свое время находилось государство Лю. В XIX веке Шандунь раздиралась на части восставшими тайпинами, а также женским боевым корпусом «красные фонари» (впоследствии именно так была названа первая «революционная опера», инспирированная Цзян Цин).
Родители Цзян Цин были бедные, необразованные люди. Они могли преподать ей только несколько основных конфуцианских заповедей. Какое образование получила Цзян Цин? По ее словам — совершенно бессистемное. Школу она не посещала. Едва научившись грамоте, она стала сама читать китайские и зарубежные книги. Больше всего она мечтала в юности о славе кинозвезды. Она с упоением посещала кинотеатры, тратя на это последние деньги.
Каковы были ее политические симпатии в молодые годы? В 30-х годах Цзян Цин, по собственному признанию, «в основном придерживалась неистово националистических позиций». Ярче всего ей запомнились два события — мукденский кризис 1931 года и нападение Японии на Шанхай в январе 1932 года. Когда вести об этих посягательствах на Китай дошли до Циндао, где тогда находилась Цзян Цин, она вместе с другими молодыми людьми «решительно потребовала», чтобы правительство проводило твердую политику отпора Японии. Оскорбленное национальное чувство — это то немногое, что действительно роднит политическое сознание Цзян Цин и Мао, как, впрочем, и подавляющего большинства других деятелей КПК — его соратников и наследников.
В 18 лет она вступила в Коммунистическую партию. Работая в библиотеке, она познакомилась с коммунистической литературой.
Роксана Уитке, разумеется, пропустила мимо ушей сообщение Цзян Цин о ее «неистовых националистических взглядах». Но зато она страстно набросилась на факты, повествующие о поразительном совпадении судеб Мао и Цзян: оба они работали в юности в библиотеке. Это показалось восторженной американке чуть ли не симптомом фатальной неизбежности их брачного союза…
В ответ на вопрос Р. Уитке об очевидном сходстве биографий — ее и Мао, поскольку оба они занимали вначале скромные должности библиотекарей в университете, и о вступлении в КПК почти синхронно — примерно через год после поступления на эту должность (с разрывом в 12 лет, естественно) Цзян Цин резко парировала: «Меня нельзя сравнивать с Председателем. Он вел большую многостороннюю работу в Китае, а я выполняла лишь отдельную незначительную работу среди студентов, крестьян, рабочих во время освободительной войны».
Что это была за «незначительная партийная работа», так и не удается выяснить из автобиографии Цзян Цин. Она об этом не смогла сказать даже двух вразумительных слов. Зато, говоря о своих молодых годах, она сосредоточила внимание на нескольких болезненных пунктах, которые, по-видимому, представляли собой наиболее трудные барьеры ее жизненного пути в 30-х годах. Это те самые пункты, на которые указывало Политбюро ЦК КПК при вступлении ее в брак с Мао Цзэдуном и характеризовали ее в глазах высшего партийного руководства как «сомнительный элемент». Каковы же эти трудные места ее биографии?
Пункт первый касается кратковременного нахождения Цзян Цин в гоминьдановской тюрьме в начале 30-х годов. Собственно, речь, скорее, шла не о том, из-за чего она попала в тюрьму, а о том, почему ее выпустили, поскольку после этого события в партийной организации, где она подвизалась, распространилось мнение, будто она предала в тюрьме своих подруг и только поэтому была так быстро освобождена из-под стражи.
Цзян Цин раньше вообще ничего не рассказывала о периоде 30-х годов. Эпизоды ее биографии того периода дали повод нынешним китайским руководителям изображать ее как женщину легкого поведения, которая приобщилась к коммунистическому движению по заданию гоминьдана.
Газета «Жэньминь жибао» уже после ареста Цзян Цин сообщала о том, что в период «культурной революции» она стремилась всеми средствами ликвидировать все следы своей прошлой деятельности. Так, в 1968 году Цзян Цин поручила своим агентам из секретной организации под видом «красных охранников» совершать обыски в домах, где могли находиться фотографии, документы, относящиеся к 30-м годам, и уничтожать все, что могло ее компрометировать.
В 1964 году Цзян Цин встретила человека, которому было известно ее прошлое. Она поспешно установила связь с агентом Линь Бяо и заявила: «Вам следует воспользоваться этими смутными временами и схватить моего врага. Если у вас есть какие-либо враги, скажите мне, я сама разделаюсь с ними». Газета сообщает, что Цзян Цин обнаружила женщину, которая в 30-х годах была ее служанкой, и велела арестовать ее, после чего эта женщина долго сидела в тюрьме.
Газеты сообщают также, что, когда в 1934 году Цзян Цин была арестована агентами гоминьдана, ее допрашивал некий Чжао Яошань. Она созналась там во всем и «предала дело революции». Цзян Цин всегда скрывала эти факты и долго разыскивала Чжао Яошаня. Цзян Цин успокоилась только тогда, когда узнала, что он уже умер. В 1964 году она выясняла у руководителя службы безопасности, нет ли в архивах каких- либо документов, касающихся ее ареста в 1934 году.
В 1966 году она с тем же вопросом обратилась к начальнику охраны Мао. Опасаясь, что документы могут быть обнаружены, она обратилась к Чжан Чуньцяо с просьбой арестовать двух вышеупомянутых
