ему трешку. Он мог бы сунуть водиле под нос удостоверение и сослаться на оперативную необходимость, но предпочел оставаться инкогнито.
Машина была новенькая, в салоне царил приятный своей неуловимой особенностью автомобильный запах. Удобно развалившись на переднем сиденье, Михаил Исаакович через плечо восторженно шепнул сидящему позади Волкову, что давно мечтал обзавестись собственными колесами, но теперь уже, видно, не судьба. Возраст не тот.
– А что, папаша, учиться разве поздно? – встрял водила.
Но Лазаренко не ответил. Только погрустнел. Вполне можно было ожидать подобной реакции от человека преклонного возраста. Глядя на него и слыша, как вздыхает старик, Георгий подумал о том, что и сам когда-нибудь неизбежно скатится к этому состоянию, когда дни мелькают один за другим, не оставляя никакой надежды зацепиться за этот мир. И с возрастом это, наверное, должно ощущаться с каждым годом сильнее.
Ничуть не осознавая свою бестактность, водила решил поддержать разговор:
– Слыхали, говорят, на мясо и молоко скоро могут талоны ввести? – трепанул он.
Лазаренко обернулся на Волкова.
– Что, правда? А я не слышал, – сказал Георгий, придвинувшись к водителю. Собственно, про слухи эти он и сам прекрасно знал, поскольку в системе с давних пор было принято подготавливать население к самым неожиданным решениям местных и высочайших властей. На информацию и дезинформацию работали целые отделы, к примеру прощупывающие реакцию населения на повышение цен, если оно планировалось, или на другие непопулярные в народе меры.
– А вообще, мне по барабану. Я и так на рынке у бабулек отовариваюсь! – заявил водитель.
– Ну если у бабулек, то оно конечно, – понимающе ответил Георгий.
– У меня есть одна постоянная, только у нее беру все: молоко, сметану, яйца. Недавно хотела на молоко цену поднять – на три копейки, представляете? Мне, милок, говорит, невыгодно стало торговать, – голос его стал похожим на старушечий. – Я ей в ответ: бабка, не выдумывай, копейку добавлю, не больше. Уболтал. Вот хитрое племя. Натри копейки, представляешь? Еще бы на пятак!
– Да, пятак это много, – откликнулся Лазаренко, но водитель иронии не понял.
– Вот и я о чем! Давно этих куркулей снова раскулачивать надо. Она мне, значит, давай объяснять, что раньше корову на дальний луг водили, а теперь боятся, дескать, нехорошие на Заячьем Лугу стали места, вроде того, что леший там балует. Да только мне-то по фигу. Я че, должен свою личную копейку за их проблемы выкладывать?..
Волкова резануло упоминание Заячьего Луга, и он отвлекся, потерял нить разговора. Когда сознание его вернулось в прежнее русло, частник и Лазаренко говорили о чем-то совсем другом.
– …что правда? – услышал он, как смеется хрипло водитель. – А у меня дочка старшая хотела в медицинский поступать. Я ей говорю – там вас будут учить трупы вскрывать! Сразу расхотела! Ха-ха! Хотя, сейчас думаю, надо было ее на стоматолога отправить учиться. Вон у родственника сынок по коронкам большой мастер, хорошую деньгу зашибает!
Водила заерзал на сиденье, видно было, что ему стало особенно интересно, когда он узнал профессию своего пассажира.
– Значит, говоришь, прозектором работаешь… Папаша, а расскажи какую-нибудь байку. Говорят, с вами там разные истории происходят?
– Да ничего особенного, выдумывают все, – ответил старик.
Георгий заметил, что Лазаренко утомлен разговором, и даже если бы захотел поведать какой-нибудь любопытный анекдот из жизни, то отнюдь не водителю.
По счастью для Михаила Исааковича, они почти приехали. Машина остановилась рядом с питомником. Георгий поспешил выскочить первым, чтобы помочь полнотелому Лазаренко выбраться из салона.
– Только долго не задерживайтесь, – недовольно пробурчал мужик. – Поздно уже.
Он ревниво удержал дверь, когда Лазаренко хотел ее захлопнуть, и сделал это сам – аккуратно, строго дозируя усилие. Уже идя к питомнику и обернувшись, оба заметили, как любовно водила попинывает машину по колесам.
– Уедет, и поди поймай машину потом, – побеспокоился Лазаренко.
– Не уедет. Из-за денег удавится, – не согласился Георгий.
– Вот так и появляется в людях жадность и чувство собственничества, – подметил старик. – А ведь давно ли вырвался из среды себе подобных?
– Мне кажется, оно не появляется, Михаил Исаакович. Оно либо есть, либо его нет. И с этим ничего не поделаешь.
– А вы сами никогда не хотели стать автовладельцем? Ведь это удобно.
– Не думаю.
– Не зарекайтесь, Георгий Ефимович. Поверьте, скоро жизнь станет такой динамичной, что без машины трудно будет себя представить. Возможно, я еще дотяну до этого времени. Хотя, черт возьми, это будет не самый лучший час человечества. Представляете – сколько людей, столько машин. Что будет!..
Так непринужденно разговаривали они, подходя к дверям небольшого деревянного строения, огороженного высоким забором, за которым, слыша их голоса и шаги, передаивались собаки. У входа, освещенного ярким фонарем, их встретил дежурный милиционер. Поскольку Георгий не раз бывал здесь, дежурный ничуть не удивился позднему визиту. Он узнал Волкова и козырнул. Видимо, парень только что вышел покурить, но спичек у него не оказалось: держа папиросу в руке, милиционер попросил огонька.
– Извини, бросил, – ответил ему Георгий. С досадой: ощущение было такое, что события последних дней вполне могли заставить его вернуться к дурной привычке.
А вот у Лазаренко нашлась зажигалка.
– Разве вы курите? – удивился Георгий.
– Нет, но всегда ношу с собой. На всякий случай. Когда-то дымил напропалую, а привычка осталась.
– Вот это я понимаю! – обрадовался дежурный. – А вы, очевидно, за Лаймой? – спросил он Георгия.
– За ней самой.
Когда они перешли во внутренний двор питомника, Лазаренко признался, что с детства побаивается крупных служебных собак.
– У вашей дочери собака тоже не маленькая.
– Она только на цепи рвет и мечет. А стоит и вправду сорваться – сама тут же в угол жмется.
– Да я это сразу понял. Так что вам бы не удалось ее на меня спустить, как хотели. Ведь хотели?
Лазаренко потупился, улыбнулся виновато:
– А вы, значит, и с собаками умеете обращаться?
– Так еще в армии на границе служить довелось. Наряд на страже Родины, видали такие фотки в газетах?
Старик показал на решетчатые ограждения, за которыми сверкали клыками лающие морды:
– Дальше не пойду. Что-то в них, знаете, есть такое чересчур грозное. Я уж лучше тут подожду.
– Не переживайте, Михаил Исаакович, Лайма вам понравится. Она еще никого не оставляла равнодушным.
Вскоре Георгий вернулся с собакой. На удивление Лазаренко, она и впрямь оказалась редкостно красивой, в чем он поспешил признаться: немецкая овчарка небольшого росточка, с огромными высокими ушами и необыкновенно смышлеными глазами, смотрящими из-под остро очерченных, как будто «все знающих» бровей. Она одарила старика рассудительным взглядом, обнюхала колени и туфли, вежливо вильнула хвостом и, проявив свой добродушный характер, дала себя погладить.
– Знаете, у нее в глазах больше человеческого, чем у многих людей, с которыми я знаком, – улыбаясь, как ребенок, заявил старик.
– Я же говорил. Она редкостная умница. Да, Лайма?
И собака, негромко тявкнув, радостно потянула Георгия к выходу. Видно было, что ей не терпится
