— Доченьки, как это вы так можете?!
— Знали бы ваши матери, чем вы тут занимаетесь, со страху бы умерли.
— Вам надо на маминой ручке еще спать, а вы ложитесь рядом с покойником, да еще на его место…
— Мы уже привыкли. Не боимся. А мамам потом расскажем обо всем, и они поймут нас.
Провожали одних в улучшенном состоянии и встречали других, кого надо еще выхаживать. Настала пора и для Нади, когда можно было ее для дальнейшего лечения эвакуировать в тыл. При расставании она с горечью произнесла:
— Столько пройдено, а до победы не дошла!
— Ничего, Надюша, не горюй. Дойдут другие и все сделают за тебя. А ты держись молодцом, и все будет хорошо…
Мы с ней долго переписывались. Она из тылового госпиталя сообщала, что дела идут на поправку, что приезжала к ней мама и что на несколько дней обещал приехать Саша…
В зрительном зале кинотеатра, на сцене, во всех подсобных помещениях лежат послеоперационные. Раненных в живот больше, и они заполнили зрительный зал. Раненных в грудную клетку разместили на сцене, за занавесом.
За такими больными мне часто приходилось ухаживать. Суток трое после операции им бывает очень тяжело. Первых, кроме болей, мучит вздутие кишечника и жажда. А пить нельзя. У больных после операции на легком от его отека — сильнейшая одышка.
А как мы радовались, когда у послеоперационных больных проходили все острые явления и дела шли на поправку!
Как всегда, первые признаки улучшения состояния — это хорошее настроение, шутки. Вот иной раз и думалось, что была бы за жизнь без шуток и юмора?!
Лежащие здесь уже начинали шутить, но смеяться тем и другим было еще трудновато. Но некоторым уже надоело быть серьезными. Чуть почувствовали силу, начинали доводить до смеха тех, кому еще не так весело — болели послеоперационные раны. Приходилось унимать расхрабрившихся весельчаков, чтобы не нагнали температуру себе и другим.
Здесь в особом уходе нуждались двое с проникающими ранениями в легкие — Градов и Четвериков, лежащие на сцене. Задыхались. У них в большом количестве не раз откачивали плевральную жидкость. Долго держались температура до сорока и выше. Вообще они еле дышали и, несмотря на это, считались самыми озорными на весь кинотеатр.
— О, новенькая сестричка пришла. Давайте знакомиться, — встретили меня веселыми восклицаниями.
Прошло несколько дней, а температура у ребят не снижалась. Особенно Градову ночами было тяжело, А днем опять приходилось ругать, усмирять его.
— Тогда мы песни будем петь, — заявил Градов. И запел:
— Хорошо, что у вас проявилось чувство любви, дорогие мои, только ведь это безобразие, а не любовь при такой температуре! — шучу над ними.
— Я вот думаю, сестренка, если собью температуру, меня тут же — на эвакуацию. А мне так не хочется расставаться с вами, — шутит и Градов.
— Ничего не поделаешь, товарищи влюбленные. К сожалению, еще долго придется влюбляться и расставаться — до конца войны. А когда победим — влюбимся и тогда уже навсегда. Пока давайте мерить температуру и принимать лекарства.
— Эх, сестричка, не уходили бы вы от нас, ухаживали бы только за нами. Нам так скучно, когда вас нет! — произнес Четвериков.
— Эгоисты вы этакие! Открою вот занавес, и вы увидите, сколько тяжелых послеоперационных лежит в зрительном зале. Думаете, им без меня не скучно? Вас и так избаловали вниманием, потому что бы — самые безобразные больные, не желаете снижать температуру. Все следить за вами приходится, как за младенцами.
— Ладно, сестра, мы больше не будем безобразничать, — обиженно моргал Градов.
— Что там ладно, у вас, Градов, температура опять тридцать девять и семь!
— Не ругай нас, сестренка, — умоляющим тоном произносил он, — мы исправимся.
Утром следующего дня у лейтенанта Градова температура наконец оказалась нормальной. Он не слышал, как я ему ставила градусник, как перемеряла еще раз температуру, не поверив своим глазам и градуснику. Радостно и тревожно стало на душе. Это был кризис — опасный период для больного.
Проверяя пульс, чувствовала, что все хорошо. Дыхание ровное, глубокое. Спит человек, как давно не спал.
Первым, очень рано, как всегда, в отделение пришел ведущий хирург, капитан Окс. Встретив его, доложила о состоянии больных и, в частности, Градова.
— Надеюсь, что ты не просмотрела больного, вовремя поддержала сердечко, значит, вместе с больным будем радоваться его выздоровлению. Это очень хорошо! Ну, пойдем, посмотрим…
Дня через два наступил кризис и у Четверикова. У обоих дела пошли на поправку.
— Вот теперь-то пойте про любовь, — говорю Градову и Четверикову. — Теперь и вас полюбить можно, и занавес открыть можно. Пусть все видят и знают, какие здесь лежат молодцы. Только еще одно условие — проверить осталось по историям болезни, оба ли вы Пети, как поете. А то за обман лишние банки поставлю на ваши худые и уже пестрые от этих банок бока.
— А вот и оба Пети. Оба молодые и неженатые. А насчет банок, сестренка, — теперь нам не только банки, но и черти не страшны. Да здравствует жизнь! Да здравствует любовь!
Откровенно говоря, я не надеялась на то, что Градов и Четвериков справятся со всеми болезненными послеоперационными нагрузками. Уж больно оба были тяжелы. И просто нельзя было порой не удивляться силе, выносливости человека, находящегося буквально в критическом состоянии. Иногда думалось: быть может, в какой-то мере в трудную минуту помогает и шутка. Как припоминается, все веселые люди поправлялись быстрее.
— Что толку стонать или плакать от жалости к себе, — говорили некоторые, — коль умереть придется, так умирать надо с песней…
Наверное, это счастливые люди!
Август. Разгар лета. Теплые дни и ночи. Духота в палатах. Особенно тяжело раненным в грудь, кому необходим свежий воздух, чтобы легче дышалось.
По инициативе врачей, для этих раненых организовали климатолечение на открытом воздухе, переселив их на улицу, в просторный двор, в тень многолетних берез.
Свою зависть грудникам высказали раненные в живот. Тогда врачи решили, что не будет хуже, если они переведут туда же и остальных из зрительного зала. Так выстроился еще ряд кроватей. Больные торжествовали. Сколько дней не были на улице, а теперь круглыми сутками будут лежать на свежем воздухе!
Почти все процедуры выполнялись на местах, даже внутривенные вливания. Только в прохладные вечера, на ночь переносили людей в помещение.
В меру грело солнце. Поддувал легкий сухой ветерок, который приходилось увлажнять путем смоченных и развешенных повсюду простыней. Это необходимо было для раненных в грудь.
— Как на курорте! — переговаривались больные.
Началась подготовка к эвакуации. Все привыкли к тишине и к работе на этом месте. Жаль было
