Розовый Дождь

какой-то причудливой фиолетово-черной змеёй. Жаркий, такой невыносимо жаркий день близится к концу, далеко на западе красный диск солнца уже вот-вот соприкоснется с линией горизонта. В какой уже раз солнце готовилось умереть, оставив ошметки своей крови на редких кучевых облаках у линии горизонта.
По унылой дороге, посреди покинутых, брошенных полей такой же унылой змеей шли несколько сотен беженцев, на жалких телегах, запряженных лошадями или быками везя свой убогий скарб – большую часть вещей пришлось бросить в покинутых домах. Это шли неудачники. Те, кто не успели захватить аэроны и самодвижущиеся повозки и улететь или укатить на них. Даже при всем размахе предпринимаемым Советом по Благоустройству Целестии преобразований не удалось обеспечить современными средствами передвижения всех. И те и другие были общественным, а не частным транспортом, а потому, кто успел, как говорится, тот и сел…
Колонна двигалась очень медленно, периодически вставая из-за сломанной телеги или взбрыкнувшей лошади. Плакали маленькие дети в телегах, кто-то причитал, большая часть уныло молчала – проявлять эмоции не было сил. После того, что увидели эти несчастные – как за считанные часы исчезали целые графства, целые города-миллионеры, как люди в считанные часы гнили заживо от укусов непонятных тварей – им было уже все равно, лишь бы поскорее уйти из этого ада, оставить между собой и надвигающейся тьмой как можно больше миль пространства – о том, что рано или поздно кромешная тьма их нагонит старались не думать…
Юный Асмунд тоже не плакал и не причитал. Хотя ему было только шестнадцать, но он старался изо всех сил быть как взрослый, ведь теперь он был главой семьи. Отец исчез пару дней назад, когда уехал на ярмарку в главный город графства Бергстад. Те, кто выжил, рассказали, как он с большим удовольствием смотрел на рыночной площади выступление какого-то скомороха в маске и гриме. Скоморох сказал, что покажет какой-то совершенно новый фокус и просит уважаемую публику не расходиться. А потом он достал какую-то коробочку и из этой коробочки пошел какой-то дым, дым в считанные мгновения заполнил всю площадь, во мгле появилось какое-то движение… И вот уже муже– и женообразные твари бросились в толпу и грызли всех направо и налево… Отец не смог спастись… Маму он потерял уже на следующий день после гибели отца. Она обрабатывала раны какому-то выжившему мальчику, спасшемуся из той ярмарки, а потом… Она умерла быстро… Теперь тех, у кого находили черные пятна на коже, избавляли от мук по благословению святых отцов – быстро и безболезненно – нельзя было, чтобы зараза распространялась и угрожала всему сообществу, тем более, что она была все равно неизлечима. И теперь Асмунд остался за старшего. У него на руках – точнее, на маминой телеге, запряженной гнедой кобылой Мерри, – был его младший брат, десяти лет, и малышка сестренка, трехлетняя крошка. Асмунд не мог плакать. Никак… Правда, ему помогали. Хотя из его родни не выжил никто – все поехали на эту проклятую ярмарку! – но зато ему помогал их деревенский приходской священник, отец Эйсмер – добродушный увалень с круглым румяным лицом и небольшим брюшком, с всегда потной тонзурой на макушке – образом Солнца – единственного нерукотворного образа Создателя –, которую он вытирал шелковым платочком. До Вторжения это был самый любимый и уважаемый человек в деревне. Добрый, мягкий, понимающий, он хоть и читал по складам, а службу правил наизусть, зато всегда всем помогал, всегда готов был выслушать чужое горе и помочь – и словом, и делом… Его матушка и дети погибли на той же ярмарке, а потому забота об Асмунде и его брате и сестренке, которых он знал с рождения, была для него особенно важным делом. Асмунд держал поводья лошади, а отец Эйсмер только-только убаюкал малышку на своих коленях. Он осенил её знаком Создателя и она улыбнулась во сне…

– Святой отец, скажите, почему Создатель допустил этим чудовищам жить на свете? Вы ведь говорили нам на службах, что Он добрый и заботится о людях? Почему всемогущие феи нам не помогают и не защищают нас? – не выдержал Асмунд и задал вопросы, которые всю эту страшную неделю роились у него в голове.

– Пути Создателя неисповедимы, сынок, – вздохнул отец Эйсмер и грустно улыбнулся. – Но я знаю одно – все, что Он делает, исполнено смысла и все пойдет нам на благо… да, и ещё, – в конце концов, все обязательно закончится хорошо…

– Правда? – с детской надеждой воскликнул Асмунд – отцу Эйсмеру он верил безоговорочно – ведь его устами говорит на службе сам Создатель! – Честно-честно?

– Честно-честно! – грустно улыбнулся отец Эйсмер и на миг его круглое добродушное лицо просветлело. Но только на миг… Он взглянул назад, на запад, на заходящее кроваво-красное солнце и опять на его лице резко обозначились морщины – морщины заботы и тревоги. Он сложил на груди руки и, закрыв глаза, стал читать молитву Закату – молитву, посвященную заботам о посмертной участи человеческих душ… Асмунд не посмел ему в этом мешать…

Но и ему стало как-то не по себе. Конечно, твари могли нападать когда угодно, и днем, и утром… Но всё-таки ночь они любили больше всего. Ночью они были особенно сильны. Ночью их сложнее было заметить, дать сигнал тревоги, ночью от них сложнее убежать. А потому красное око заката пугало всех, особенно на этих покинутых людьми землях. Местные жители бросили их намного раньше, чем здесь показалась колонна из графства Бергстад…

Да, Асмунду было не по себе, как и остальным, но он старался держаться, тем более, что у него было то, что придавало ему уверенность в себе… ОРУЖИЕ! Да, у него, Асмунда, было настоящее оружие – отцовский охотничий лук со стрелами, длинный охотничий нож и его собственная дубинка – Асмунд преуспел в этом самом любимом развлечении деревенской молодежи (после стрельбы из лука и кулачных боев, конечно же) – бое на палках… Втайне Асмунд даже хотел, чтобы на него кто-нибудь напал, чтобы на нем использовать свое вооружение и стрелять не по мишеням или уткам, а по врагу, и мутузить не деревенских соседских мальчишек, а диких тварей из Леса… Но при этом он хотел бы, чтобы его братишка и сестренка, да и отец Эйсмер были бы где-нибудь далеко-далеко…

…Протяжный звук охотничьего рога возвестил всем участникам поезда о том, что пора останавливаться на ночлег – в самом деле, менее чем через полчаса закат сменится густыми как сливки сумерками. Телеги одна за другой съезжали на обочину. Старшие каждой полусотни – обычно самые крепкие мужики – уже суетились и подгоняли лошадей и быков плетками – предстояло построить вагенбург – походную крепость из повозок. Хотя вдали виднелись стеклянные многоэтажные прямоугольники покинутой деревни, но ночевать там боялись – там могла быть и засада, и зараза – хотя с точки зрения обороны они были и лучше повозочного городка. Позапрошлая ночевка в таком брошенном селении в 80 милях отсюда обошлась слишком дорого…

Наконец, мычание и ржание сотен животных, щелчки плеток и ругань погонщиков прекратились и правильный прямоугольник из повозок был построен, а сами повозки связаны друг с другом крепкими кожаными ремнями. На сторожевые посты заступили наиболее зоркие и меткие охотники, а остальные занялись всем необходимым для ночлега – кто-то разводил костры и грел воду для похлебки, кто-то рубил дрова, кто-то расстилал соломенные матрацы… На тяжелую работу направили тех немногих големов, которых удалось увезти с собой (большая часть големов отключилась, попав в зону действия черного тумана…), а плюшевые зверята, изрядно обтрепавшиеся за эти дни (у кого не хватало пуговичного глазика, у кого – оборвано ухо, у кого – вываливалась вата…), принялись готовить нехитрые блюда или успокаивать и переодевать детей… Каждому нашлось свое место…

…А потом – общая молитва Ночным Светилам, которой руководил отец Эйсмер и ещё десяток выживших священников, и торопливый и тревожный ужин при факелах…

Весь ужин Асмунд мечтал только об одном – чтобы его отправили в ночной дозор. В самом деле, ведь он лучше всех мальчишек своей деревни лазал по деревьям и лучше всех стрелял из лука! Вон, в позапрошлую ночь брали же несколько парней! И то… прошляпили… твари застали их врасплох… Слава Создателю, их было немного и удалось тогда отбиться кое-как… Асмунд мечтательно зажмурил свои большие серые глаза, забыв про похлебку и представил себя среди других дозорных – вот его темно-русые до плеч волосы закрывает зеленый капюшон охотника, в его руках лук, за спиной колчан стрел, а у пояса – охотничий нож. Вот он стоит и смотрит куда-то в темноту и вот, когда все заснули – именно он – да, именно он! – один не спит и вовремя поднимает тревогу…

– … Нет, Асмунд, в дозор ты не пойдешь, – устало и как-то потерянно сказал Герхард, старший их