сопротивление девушки, ее усердие не уменьшилось ни на йоту. Напротив, возбуждение ее усилилось, поскольку узкий проход, теперь вмещающий его пенис, стал еще влажнее и жарче, — как и у Виржинии. Ему было приятно видеть, как его любимая жена получает удовольствие. Маслянистые капельки, сочащиеся из ее щели, были заслуженной наградой мастерству ее очаровательной подруги, и он с умилением смотрел, как подвижный язычок Франсуазы скользил по шелковой глади, собирая плоды своего труда.
Коричневый бутон ануса Виржинии дрогнул меж раскрытых ягодиц. Не в силах устоять перед соблазном, мужчина начал алчно лизать анус жены; небо его сладко замирало от его острого привкуса — привкуса, становившегося еще пикантнее от смешения с ароматами медовых жидкостей, выделяющихся из влагалища. Виржиния с готовностью подставляла ягодицы мужу, поощряя его; ее громкие прерывистые стоны неслись из открытого окна, достигая слуха прохожих на тротуаре. Один джентльмен остановился, прислушиваясь к происходящему у него над головой. Его дремлющий пенис сразу же насторожился в тесноте зауженных брюк. Воображение живо рисовало ему самые сладостные сцены, о которых только мог мечтать мужчина… Тем вечером жена и дети ждали главу семейства дольше обычного, ибо растревоженная плоть неумолимо требовала удовлетворения, и ему пришлось усмирить ее, извергнув обильное семя в покорный рот дамы легкого поведения.
Оральные ласки, обращенные сразу к двум интимным отверстиям, были нелегким испытанием для самообладания Виржинии, и она, не в силах более оттягивать наступление развязки, вторично содрогнулась под накатившей волной оргазма, наградив Франсуазу новой порцией сладкого коктейля, который единственно мог удовлетворить ее жажду. Почти одновременно муж Виржинии накормил жидкими возлияниями менее голодное отверстие француженки, для усиления ощущений утопив свой язык в плюшевом водовороте пульсирующего ануса жены.
Если бы муж женщины пожелал ласкать ее языком, Франсуаза, скорее всего, не возражала бы. Душистые соки Виржинии стоили любой цены — даже вида мужской головы меж дрожащими бедрами. Но мужчина изнасиловал ее, причем сделал это в очевидном сговоре с женой, что более всего угнетало Франсуазу. Да, он был красив, как Аполлон. Но это не имело ровно никакого значения — она была подло предана, обманута в самых искренних своих чувствах. Ведь она почти уверовала в то, что Виржиния любит ее!
С губами, благоухающими ароматами Виржинии, в трусиках, мокрых от семени ее мужа, подавленная и разочарованная, — лишенная всяких надежд и иллюзий, Франсуаза ехала домой в метро. У нее едва хватило мелочи, чтобы оплатить проезд. В своей наивности она полагала, что проведет ночь в роскошных апартаментах модели, а утром поедет на работу на ее красном спортивном автомобиле. Слезы гнева и отчаяния катились по пылающим щекам, пока она перебирала в памяти подробности злополучного вечера, томясь от мягкой пульсации растревоженного клитора. Франсуазе вдруг бросились в глаза бедность и неухоженность других пассажиров, и в один миг развеялся парижский шарм ее крошечной квартирки, которая прежде казалась ей уютным гнездышком, а теперь производила впечатление обшарпанной лачуги. Промозглая серость старинного квартала, где она жила, повергла ее в еще более глубокое отчаяние, едва она вырвалась из душного подземелья метрополитена.
Этот случай стал переломным моментом в биографии Франсуазы. В ее жизни больше не будет Виржинии. Сколь бы красивыми и соблазнительными они ни были. Она поклялась себе больше никогда не влюбляться. Отныне она будет использовать женщин, как они всегда использовали ее.
Когда вкус и запах Виржинии наконец стали выветриваться из памяти, Франсуаза отправилась к месту новой работы, в санаторий «Элизиум», не оглядываясь в прошлое. Однако перед отъездом она решила сделать что-нибудь, чтобы изменить себя, что стало бы ее отличительной чертой, подчеркивающей ее превосходство над каждой женщиной, которая встретится на ее пути. Миловидная и привлекательная, Франсуаза тем не менее знала, что никогда не сможет составить конкуренцию обворожительным длинноногим красоткам вроде Виржинии и других ее знакомых моделей. Поэтому однажды утром, не имея ни малейшего представления, что ищет, Франсуаза вдруг обнаружила, что блуждает по улочкам арабского квартала. С тех пор как она уволилась с прежнего места работы, жизнь ее стала пустой и никчемной. И все же ее несчастливая судьба казалась ей предпочтительнее унижения от возвращения в салон и встречи с Виржинией или — что еще хуже — с ее мужем.
Завернув за угол дома, как две капли воды похожего на предыдущий, она вдруг заметила небольшой салон красоты. Хотя вывеска была на арабском языке, ее потянуло зайти в это заведение. По крайней мере, она была уверена, что не встретит здесь никого из знакомых. Ни одна из девиц, блистающих на парижских подиумах, никогда не допустила бы, чтобы ее застали в подобной арабской лавчонке.
Едва открыв дверь, Франсуаза сразу же поняла, что нашла то, что искала. Теперь все казалось до того очевидным, что было странно, как она до сих пор этого не сознавала. Возможно, за это следовало благодарить Виржинию с ее ледяным сердцем и похотливым клитором. Если бы не их знакомство, эта идея, наверное, никогда бы не пришла ей в голову. Франсуазе не верилось, что судьба сама привела ее туда, где ей могли предоставить столь уникальную услугу.
Чернявая согбенная старуха провела ее в глубь лавки, где Франсуаза довольно долго терпеливо сидела на обшарпанном краю стола. Владельцы салона красоты в каком-нибудь элитном квартале обнесли бы это место перегородкой, но, видимо, хозяева заведения предпочитали функциональность эстетике. Несмотря на скудную обстановку, все выглядело чисто и гигиенично. Однако Франсуаза испытала укол сомнения, поскольку единственным, что отделяло ее от торгового прилавка, была прозрачная японская ширма, которая едва скрывала ее от глаз любопытных покупателей.
На столике в углу стояла электрическая плитка. Женщина, нагнувшись над ней, помешивала содержимое чугунного котелка большой деревянной ложкой. То, что она готовила, издавало густой терпкий аромат, напоминавший Франсуазе карнавалы на побережье, куда ее возили в детстве. И вдруг ее мысли унеслись в далекое прошлое, в счастливые и беззаботные времена. Она представила себя девочкой, бегающей от одного лотка со сладостями к другому и набивающей живот шоколадом, карамельками и лакричными печеньями, пока желудок не запросил пощады. Взмах морщинистой руки перед глазами прервал ее сладкие воспоминания, принудив вернуться в настоящее — и вспомнить, зачем она пришла в это экзотическое заведение.
Старуха сделала знак Франсуазе снять юбку и трусики; повиновавшись, она легла спиной на жесткий стол, дрожа всем телом. Ножки стола затрещали под ее мизерным весом, и девушку вновь охватили сомнения. Не исключено, что она совершила большую ошибку. Возможно, стоило сначала все хорошенько обдумать, прежде чем решиться на такой шаг, а не вести себя как наивная простушка, какой она была раньше. Но было слишком поздно, ибо арабка уже направлялась к столу с большой деревянной ложкой, зачерпнув из котла вязкое вещество наподобие густой карамели. Скрюченные пальцы скатали из него средних размеров янтарный шарик. Прежде чем Франсуаза успела понять, что это, женщина, прижимая упругий комочек к обнаженному лобку, стала быстро катать его по коже, вырывая с корнем шелковистые черные волоски, росшие там с наступления половой зрелости.
Скорость, с которой арабка это проделывала, опровергала мысль о медлительности ее старческих суставов. Франсуаза прикусила язык, чтобы не закричать. Процедура была варварски жестокой. Она совершенно не была готова к этой пытке, орудием которой был липкий шарик, грубо выдергивающий волоски из ее лобка. Стало еще больнее, когда старуха принялась обрабатывать нежную кожу половых губ. Франсуаза думала, что потеряет сознание, но когда была уже на грани беспамятства, ей велели перевернуться на живот, и та же процедура повторилась в узкой ложбинке меж ее ягодиц. Старая арабка сделала свою работу тщательно, так что теперь внешняя поверхность гениталий и ануса девушки была столь же девственно гладкой и шелковистой, как и ее влагалище.
Франсуаза словно родилась заново. Она не верила, что может быть настолько красивой. Ее уязвленное самолюбие было удовлетворено, и к ней вернулось чувство уверенности. Ей вдруг захотелось показать себя — пройтись голышом по всему Парижу. О, если бы ее сейчас видела Виржиния! Да она бы заставила долговязую американку ползать перед ней на коленях и если бы Франсуаза пребывала в благосклонном настроении, то, возможно, позволила бы модели немного полизать ее гладкую безволосую щель.
Так Франсуаза стала регулярно посещать салон старой арабки, видя, что после очередной процедуры волоски вырастают в меньшем количестве. Она даже притерпелась к боли, хотя это, скорее, проистекало из предвкушения потрясающих результатов процедуры, стоивших любого временного дискомфорта. Каждый
