Он играл Смерть на сцене Гран-Гиньоль в Париже. Тогда его звали просто Эрик Карон, но он уже приобрел определенную известность как исполнитель необычных ролей. Затем началась война, и она дала ему шанс.
Задолго до взятия немцами Парижа он стал тайным агентом рейха. Деятельность на шпионском поприще складывалась удачно, его очень ценили: помогал актерский талант.
И он добился-таки высшей награды — получил главную роль. Правда, не на сцене, а в реальной жизни. Играть без света софитов, в настоящей тьме — это ли не воплощение актерской мечты? К тому же в твоей собственной пьесе.
— Все проще простого, — доложил он своему немецкому начальству. — Замок Барсака необитаем со времен Великой французской революции. Даже днем никто из деревенских не рискует приблизиться к нему из-за легенды о последнем графе Барсаке — будто бы он был вампиром.
Предложение приняли. В большом подземелье замка установили коротковолновый передатчик и разместили там троих опытных радистов, работавших по очереди. И возглавил всю операцию он — «граф Барсак». Ангел-хранитель, а точнее, демон-хранитель.
— Ниже по склону холма находится кладбище, — сообщил он своим подопечным. — Это скромное место последнего приюта бедных невежественных людей. Единственное внушительное сооружение там — родовой склеп Барсаков. Мы вскроем его, вынесем останки последнего графа наружу и устроим так, что жители деревни обнаружат пустой гроб. После этого они никогда более не осмелятся приблизиться ни к склепу, ни к замку, потому что увидят подтверждение легенды: граф Барсак — вампир, он снова бродит по свету.
Но возник вопрос:
— А если будут скептики? Если кто-нибудь не поверит?
— Поверят, — последовал незамедлительный ответ. — Потому что по ночам им буду являться я — граф Барсак.
Когда он показался в гриме и черном плаще, все вопросы отпали: это роль была как раз для него.
Да, это была его роль, и он отлично с ней справился. Взбираясь по лестнице, граф одобрительно покачивал головой. Он вошел в передние покои замка. Крыши не было, и только паутина скрывала от взгляда сияние восходящей луны.
Да, это была его роль, но всему приходит конец. Американские войска стремительно наступают, значит, пора опустить занавес, раскланяться и уйти со сцены. Об уходе он позаботился заранее.
С началом отступления немецких войск склепу нашли еще одно применение. Там устроили надежный склад антиквариата, принадлежавшего Герингу, а в замок пригнали грузовик. Трое радистов получили новые роли: они должны спуститься на грузовике вниз к склепу и погрузить в него ценности.
Ко времени появления графа все должно быть готово. Затем они наденут похищенную американскую военную форму, возьмут поддельные документы и пропуска, проскочат через линию фронта за рекой и в установленном месте присоединятся к немецким войскам. Граф предусмотрел все случайности. Когда-нибудь в своих мемуарах…
Но думать об этом сейчас не было времени. Граф посмотрел на небо — луна взошла высоко. Пора отправляться в путь.
Ему не очень-то хотелось уходить. Там, где другие видели лишь пыль и паутину, он видел сцену — декорации его самого удачного спектакля. Играя вампира, он не пристрастился к вкусу крови, но, как всякий актер, обожал вкус славы. Здесь он ее достиг.
«Сладка печаль последнего привета».[79] Строка из Шекспира. Шекспир писал о привидениях, ведьмах и вампирах: он знал, что публика — невежественная толпа — верит в подобные вещи. Верила тогда, верит и сейчас. Великий актер всегда заставит зрителей поверить ему.
Выйдя из замка в ночную тьму, он спустился по тропинке к раскачивающимся деревьям.
Именно там, среди деревьев, несколько недель назад он наткнулся на Раймона, старосту деревни Барсак. Вероятно, Раймон рыскал около замка с намерением чем-нибудь поживиться. Суровый, величавый седой старик оказался самым восприимчивым зрителем. Едва заметив во тьме фигуру графа, старый дурак враз лишился всякой величавости, заголосил по-бабьи и побежал наутек.
Именно старика следовало бы поблагодарить за распространение слухов о возвращении графа- вампира. После той встречи староста и придурковатый мельник по имени Клод привели на кладбище группу вооруженных крестьян. Войдя в склеп Барсаков, они обнаружили, что гроб графа открыт и пуст. Ужас обуял их.
Крестьяне не могли знать, что прах графа развеяли по ветру, а кроме праха, в гробу ничего не было. Не могли они знать и о том, что случилось с Сюзанной.
Вспоминая прошедшие дни, граф добрался до небольшого ручейка и пошел вдоль него. Здесь он встретил девушку, дочь Раймона. И — какая удача! — она была не одна, а со своим возлюбленным Антуаном Лефевром. Они обнимались. Антуан был хром на одну ногу, и это обстоятельство спасло его от службы в армии, но, едва завидев скалящегося графа в черном плаще, он побежал быстрее лани. Сюзанна, к несчастью, осталась, и от нее пришлось избавиться. Граф закопал ее тело в лесу меж валунов, так что обнаружить труп не представлялось возможным. Тем не менее он сожалел о содеянном.
Однако в итоге все сложилось как нельзя лучше: суеверный Раймон лишний раз убедился, что вампир вернулся. Он своими глазами видел призрак, видел открытый пустой гроб. Его дочь исчезла. И старик запретил кому-либо приближаться к кладбищу, лесу и замку.
Бедный Раймон! Старостой он больше не был — деревню разрушили при обстреле. Невежественный сломленный старик, он только и делал, что нес бессвязную чушь о «живом мертвеце».
Граф улыбнулся и продолжил свой путь. Легкий ветерок развевал его плащ, и отбрасываемая им тень напоминала летучую мышь. Он уже мог разглядеть кладбище с покосившимися могильными камнями, торчащими из земли, как гниющие в лунном свете пальцы прокаженного. Наверное, самой большой данью его таланту можно было считать то, что на самом деле он испытывал отвращение к смерти, к мраку, к тому, что таилось в ночи. Он не выносил вида крови и чувствовал почти патологический страх перед замкнутым пространством склепа.
Да, это была великая роль, но граф благодарил судьбу за то, что пьеса близилась к концу. Пора сыграть заключительную сцену и сбросить с себя личину персонажа, придуманного им самим.
Приблизившись к склепу, он разглядел в темноте очертания грузовика. Склеп был открыт, но оттуда не доносилось ни звука. Значит, радисты закончили погрузку и подготовились к отъезду. Осталось переодеться, снять грим и отправиться в путь.
Граф подошел к темному пятну грузовика. И тут…
И тут они набросились на него. Он почувствовал, как вилы впились в спину, и, ослепленный светом фонарей, услышал суровый голос, приказавший ему не двигаться.
Он и не двигался. Он мог только следить взглядом за тем, как они сходятся вокруг него. Они — Антуан, Клод, Раймон и другие. Наставив на графа вилы, около десятка крестьян глядели на него с яростью и страхом.
Как же они посмели?
Вперед вышел капрал американской армии. Вот и ответ: здесь были капрал американской армии и еще один человек в форме, со снайперской винтовкой. Это их заслуга. Графу даже не было нужды смотреть на сваленные в грузовике, изрешеченные пулями тела трех радистов, чтобы понять, что произошло. Американцы перестреляли его людей, застав их врасплох, а потом позвали крестьян.
Американцы забросали его вопросами: «Как тебя зовут? Эти люди работали по твоему приказу? Куда вы собирались отправиться на грузовике?» Спрашивали по-английски, конечно. Но граф молчал, хотя прекрасно понимал английскую речь. Он только улыбался и качал головой. Вскоре, как он и предполагал, американцы оставили его в покое.
Капрал повернулся к своему напарнику.
— Ладно, — сказал он, — поехали.
Тот кивнул, залез в кабину грузовика и включил зажигание.
Капрал направился к машине, но, не дойдя до нее, повернулся к Раймону:
