тирадой:
— Этих женщин не поймешь. Не умеют выражать свои мысли просто и последовательно. Столько слов, и ничего по существу. Видишь, и ты молчишь, поскольку ничего не понял. Представляешь, в какое идиотское положение мы попали? Если мы останемся здесь, они могут не приехать. А если поедем, то, чего доброго, разминемся.
Уоррингтон раздраженно прищелкнул пальцами.
Я радовался, что никак не замешан в случившемся. Уоррингтон ждал моего совета. Я предложил отправиться в Сент-Фарамонд и, если не застанем хозяев, написать записку с объяснениями и вернуться назад. Уоррингтон и слушать не захотел, сердито махнув рукой.
— Нет. Я останусь здесь. Не собираюсь попусту тратить время.
И резко переменил тему, обратив мое внимание на особенности убранства комнаты.
Босанкеты так и не появились, отчего настроение моего приятеля ухудшилось. Я понимал и его любовное томление, и импульсивность характера, но общество Уоррингтона начало меня тяготить. Он стал язвительным и колким, возражал, даже не вслушиваясь в смысл фраз. Дальше оставаться с ним мне не хотелось. Найдя предлог, я покинул его, оставив пребывать в одиночестве, а сам направился к развалинам часовни. День клонился к вечеру. Сквозь оконные проемы западной стены дул мягкий приятный ветер, шелестел в листьях плюща и раскачивал высокую траву. Я стоял среди этого островка покоя и вновь думал о судьбах тех, кто когда-то жил в аббатстве Марвин. Неожиданно мое внимание привлекла массивная мраморная плита. Солнечный свет падал под таким углом, что я сумел прочитать надпись на ее щербатой поверхности:
Кроме почти неразличимых цифр, на плите больше не было ничего: ни принятого в ту эпоху перечисления заслуг покойного, ни стихотворных строк о бренности земной жизни. Я вертел головой, наклонял ее влево и вправо, щурился, пытаясь прочесть даты рождения и смерти. У меня получалось 1723 и 1745. Стало быть, под этим камнем покоился прах последнего Марвина. Меня всегда интересовали древности, а история этой усадьбы была не только давней, но и во многом таинственной. Я постарался запомнить имя покойного и даты.
Когда я вернулся, от дурного настроения Уоррингтона не осталось и следа. Приветливо улыбаясь, он извинился за свое поведение.
— Я был очень раздосадован, что не увижу Марион, — сказал он. — Когда-нибудь ты поймешь меня, дружище. Но завтра мы едем к ним.
Обед проходил в обстановке такого искреннего дружелюбия, какое я редко замечал за Уоррингтоном. Скорее всего, он получил весточку из Сент-Фарамонда, но предпочитал скрывать это от меня. Вино было превосходным. Сам Уоррингтон не особо разбирался в винах, поэтому, скорее всего, воспользовался советами какого-нибудь знатока. Мы весело пообедали, выпили больше, чем следовало, после чего перешли на террасу и расположились на свежем воздухе, покуривая сигары. Уоррингтон вновь находился в возбужденном состоянии.
— Дружище, а не сыграть ли нам на бильярде? — вдруг спросил он. — У меня здесь превосходный стол.
Я отказался: мне нравилось дышать дивным морским воздухом, к тому же бильярд требовал более трезвой и ясной головы. Уоррингтон засмеялся, хотя чувствовалось, мой отказ его огорчил.
— Бильярд в аббатстве — почти святотатство, — пытаясь обратить это в шутку, сказал я. — Что подумают о нас призраки Марвинов?
— Пусть эти Марвины убираются ко всем чертям. — раздраженно ответил Уоррингтон. — Ты только и говоришь о них.
Его раздражение тут же погасло. Он встал, ненадолго удалился в дом и вернулся оттуда с графином виски и парой бокалов.
— Попробуй это, — предложил он. — Ликеров я не запас.
С этими словами он плеснул в бокалы по порции виски и тут же выпил свою.
Я удивленно глядел на него, ибо Уоррингтон всегда предпочитал вино и не увлекался крепкими напитками. Графин был заполнен на четверть. Не заметив моего удивления, Уоррингтон уселся в легкое кресло и закурил новую сигару.
— Здесь никогда не будет скучно, — произнес он, разговаривая больше с самим собой, чем обращаясь ко мне. — Терпеть не могу этот деревенский покой, от которого тупеешь. Балы, карнавалы, домашние вечеринки. И так — весь год. Думаю, что и ты, Нед, будешь наезжать ко мне поохотиться. Нынешний год обещает превосходную охоту.
Я согласился, и Уоррингтон с жаром продолжал свои рассуждения.
— Пока не знаю, как лучше устроить жизнь в аббатстве. Вряд ли мы будем сидеть здесь безвылазно. Я привык к городской жизни. Без города я заскучаю. Но и это место мне нравится. Я ничуть не жалею, что купил его. — Он порывисто встал. — Бери бокал и идем со мной. Я тебе кое-что покажу.
Мне вовсе не хотелось двигаться, однако хозяин настаивал, и я последовал за ним. Мы вошли в одну из комнат, окна которой глядели на террасу, и Уоррингтон настежь распахнул оконные створки.
— Вот тебе воздух! — заявил он. — А теперь садись.
Сам он подошел к буфету и достал оттуда второй графин с виски.
— Ирландский. Угощайся.
С этими словами он вновь повернулся к буфету, после чего сел, держа руки под столом.
— Не робей, Нед, — подбодрил он меня. — Налей нам по хорошей порции, а потом немного развлечемся.
Он взмахнул рукой, в которой оказалась зажата колода карт, и бросил их на стол.
От удивления у меня округлились глаза. К картам мой приятель не притрагивался с наших студенческих времен. Видимо, он принял мое удивление на свой счет, поскольку воскликнул:
— Я пока что не женат! Уоррингтон еще принадлежит самому себе. Ну как? В покер?
— Выбирай сам, — вздохнул я, уступая ему.
Его глаза удовлетворенно заблестели, и он принялся шумно тасовать карты.
— Снимай, — произнес он и плеснул себе еще виски.
Мне было совестно тратить прекрасный вечер на карточную игру, но выбора не оставалось. Уоррингтон играл не ахти как умело и победил только на чистом везении.
— Ставим по десять шиллингов, — объявил он.
— Ты забываешь, что я не миллионер. — Я покачал головой.
— Пустяки! Я люблю игру, достойную победы. Продолжаем.
Он буквально пожирал глазами карты и тасовал их с особой тщательностью. Его поведение изумило меня, а Уоррингтона изумило то, что я начал выигрывать.
По ходу игры лицо моего приятеля становилось все мрачнее. В лихорадочных движениях ощущалась алчность, а в тоне вновь появилась раздражительность.
— С меня довольно! — не выдержав, воскликнул я.
— Нет, мы продолжим игру! — упрямо возразил Уоррингтон, вскакивая на ноги. — Ты победитель, Хейвуд. Я готов отправить тебя в ад, но я обязательно должен взять реванш.
Меня в одинаковой степени удивили и слова, и ярость, с какой они были произнесены. Уоррингтон бешено вращал глазами, а его лицо перекосила сердитая гримаса.
Неожиданно я заметил у него на шее какую-то странную царапину.
— Что это у тебя? — спросил я. — Ты никак порезался?
Он ощупал лицо.
— Чепуха, — буркнул он.
Я пригляделся и понял, что это вовсе не порез, а просто красное пятнышко размером с мелкую монету. Так бывает, когда воротник тугой и пуговица врезается в горло.
— Продолжаем игру, — потребовал хозяин.
Его раздосадованность проигрышем я по-прежнему списывал на чрезмерное количество выпитого
