2. Я прошу вас о всех принимаемых мерах, от которых зависит ваша безопасность и в первую очередь о перемене вашего местожительства, ставить вовремя в известность СС оберштурмфюрера Амелунга.
3. Как мы с вами договорились, вы должны принимать неизвестных вам лиц только в том случае, когда ваша канцелярия установит личность и будет сделана проверка, имеют ли они оружие. Для этой цели при вас постоянно находится СС оберштурмфюрер Амелунг.
Забота о вашей безопасности, за которую я ответствен, заставляет меня еще раз напомнить о пунктах нашего договора с просьбой известить ваших русских сотрудников.
Хайль Гитлер!
Власов состроил скорбное лицо.
— Видишь, как обо мне заботятся… Знают, что за мной советские разведчики охотятся…
И перешел на злободневную тему — как бы повидаться с Гиммлером.
— Если Гиммлер захочет, все может сделать. Решительный человек. Умница. Мне бы только попасть к нему… Уверен, стали бы наилучшими друзьями… А он обо мне помнит. Крегер сам так бы не написал: «Ответствен перед германским правительством за вашу безопасность…» Это не шутка… Ничего, я подожду, мое время еще придет…
Жиленков, узнав о письме Крегера, засмеялся:
— Хитрые немцы. Они Андрюшу то ли берегут, то ли держат под арестом. — И цинично добавил: — На кой черт он им сейчас. Допустим, какой-нибудь идиот его ухлопает, что они, другого дерьма не найдут? Хитер Крегер, написал: «Ответствен перед правительством». Какое там, к черту, правительство, просто Андрюша для чего-то нужен Гиммлеру…
Но после этого письма начались строгости. Оберштурмфюрер Амелунг, здоровенный рыжий детина с красным обветренным лицом, с пудовыми кулаками, постоянно торчал в приемной. Если он отлучался, в его кресло садился комендант Хитрово. У входа в дом установили круглосуточное дежурство — стояли по двое, власовец и немец. На площадке второго этажа был второй дневной пост. Даже постоянных посетителей и своих работников, прежде чем допустить в штаб, отводили в комнату за канцелярией и обыскивали.
Исключение допускалось только для членов комитета — Трухина, Жиленкова, Малышкина и других. Немцев не обыскивали, но об их прибытии докладывали Амелунгу, оберштурмфюрер спускался из приемной и угрюмо осматривал гостя, разумеется, если тот не был выше его по званию.
Сверчков, претендовавший в «Русском комитете» на пост руководителя отдела просвещения и культуры, работал до войны в московском передвижном театре. Но в Германии он выдавал себя за народного артиста, «ведущего мастера МХАТа». Никто в это звание не верил, но никто и не пытался опровергать его ложь, она была даже выгодна — и мы, дескать, не лыком шиты, и у нас есть «народный».
«Народный» околачивался в штабе с утра до ночи — то сидел в кабинете у Жиленкова, рассказывая похабный анекдоты, до которых «главный политический советник» был большой охотник, то развлекал рассказами о московских актерах Трухина, не щадя при этом никого, даже своей бывшей жены.
В конце июня Сверчков уехал в Кенигсберг, в гости к Блюменталь-Тамарину, работавшему диктором на радиостанции. Блюменталь-Тамарин (я его видел не раз) с гордостью показывал свою визитную карточку на двух языках:
«Фон Блюменталь-Тамарин, народный артист русского театра, профессор».
Он присвоил себе и «фон», и «народного», и «профессора». И его ложь никто не опровергал, больше того, Жиленков в одной из своих речей заявил: «С нами вся передовая интеллигенция России. Посмотрите, кто окружает Андрея Андреевича Власова! Профессора, художники, народные артисты, в том числе такие мастера русской сцены, как Сверчков и Блюменталь-Тамарин, гордость русского народа!»
Возвратись из Кенигсберга, начиненный новыми анекдотами, Сверчков рвался к Жиленкову, и вдруг на пороге штаба — обыск.
— Выверив карманы, — грубо скомандовал Хитрово.
— С ума сошли?! — рявкнул басом Сверчков. — Вы что, не знаете, кто я? Я приглашен лично Андреем Андреевичем…
— Мне все равно… Выверни!
— Не имеете права! Я в ранге министра.
Хитрово свое:
— А по мне хоть архиерей! Мне все равно… Не вывернешь, прогоню…
— Вы нахал! — позабыв про все, взвизгнул Сверчков. — Я буду жаловаться.
Хитрово дал ему затрещину.
— Это тебе за нахала… Убирайся к черту…
Мы сидели в приемной — я, Амелунг, Штрикфельд, переводчик зондерфюрер Шаверт. В кабинете у Власова находился молодой фон Клейст, сын фельдмаршала Клейста, отлично говоривший по-русски. Последние дни он тоже не вылезал из штаба.
Амелунг, как всегда, дремал в своем кресле. Услышав крик Сверчкова, Амелунг подбежал к двери и сердито крикнул по-русски:
— В чем дело, господин Хитрово?
Хитрово в ответ:
— Разъясните этому дурню, что генерал Власов может приглашать к себе кого угодно, а за его безопасность перед рейхсфюрером СС отвечаем мы с вами…
Конфликт был быстро ликвидирован. Сверчков с обиженным лицом поднялся на второй этаж. Рыжие его волосы были растрепаны, болтались вывернутые карманы.
Амелунг устроился в кресле, закрыл глаза и медленно, с расстановкой пренебрежительно произнес:
— Спрячьте карманы, некрасиво…
Сверчков, с которого слетела его обычная заносчивость, сконфуженно поправил карманы и, не решившись сесть, встал у двери.
В приемной было тихо, только поскрипывали сапоги Сверчкова. Я смотрел через окно на заводское здание, разрушенное накануне нашими летчиками. Оно еще дымилось.
Мы услышали, как подъехала машина. Внизу Хитрово скомандовал: «Встать! Смирно!»
Амелунг торопливо обежал по лестнице. За ним пробежал выскочивший из кабинета фон Клейст, откуда-то появился Штрикфельд. В общем, поднялась суматоха, стало ясно — прибыла крупная птица.
Открылась дверь кабинета Власова, и он, чуть не доставая верхнего косяка головой, вырос на пороге. Переводчик Шаверт встал рядом.
В приемную вошел группенфюрер СС, лет сорока, с хорошей выправкой, красивым лицом, в полной парадной форме.
Он артистически исполнил фашистское приветствие и по-русски сказал:
— Я к вам по личному поручению рейхсфюрера СС, господин генерал. — Подал Власову пакет. — Приказано в собственные руки, ваше превосходительство…
Власов распахнул дверь кабинета.
— Прошу!
В приемную набились все, кто оказался в штабе. Разговаривали шепотом, Сверчков наклонился к моему уху:
— Слава богу, кажется, Андрей Андреевич получил наконец приглашение… А то он просто весь извелся…
— Возможно, — уклончиво ответил я. На всякий случай добавил: — Это рано или поздно должно было произойти… Влияние и силу генерала Власова могут недооценивать только недальновидные политики, а рейхсфюрер СС, как вам известно, видит все…
Открылась дверь, и Власов, пропустив вперед группенфюрера СС, весело, каким-то не своим,
