— Господи, господи…
Филатов деловито спросил:
— Чемоданчика не найдется?
Артемьев достал кожаный чемоданчик.
Филатов аккуратно уложил драгоценности в чемодан, сел, закурил.
— Слушай, купец, жить хочешь?
— Чего?
— Жить, говорю, хочешь? Все это мы в протокол заносить не будем. Понял?
— Не будем? Хорошо. А почему не будем?
— Я вижу, ты совсем очумел… Не будем в протокол заносить, вот и все. А ты сейчас вроде как убежишь.
— Никуда я не побегу! Еще пристрелите.
— Вот дура! Я же сказал — вроде… Понял? Документы тебе новые на Сухаревке справим. Бороду снимешь, жить переедешь во Всехсвятское… Я вижу, ни черта ты не понимаешь, столб деревянный! Но имей в виду — я только свистну, и ты передо мной как лист перед травой. Понял?
Поняв наконец, что от него хочет следователь, Артемьев опустился на колени, перекрестился и зашептал:
— Вес сделаю! Все! Благослови тебя господь, золотой ты человек. По гроб жизни…
— Смотри только, не сбрехни кому-нибудь. Со дна моря достану.
— Что ты, голубчик, родной мой! Что мне, жизнь надоела, или я уже совсем дурак, дура, как вы сказали, столб… Хочешь, пол поцелую, клятву смертную дам?..
— Придешь завтра вечером, после десяти, на Воздвиженку, девять. Спросишь Филатова. А теперь лети.
Артемьев, похудевший за последние беспокойные дни, понесся, как будто за ним гнались бешеные псы.
Покурив, Филатов выбежал во двор и несколько раз выстрелил. Появился рабочий патруль.
— Кто стрелял? — строго спросил пожилой рабочий.
— Один гад у меня ускользнул.
Филатов предъявил мандат. Пожилой сочувственно спросил:
— Попадет тебе, товарищ Филатов?
— Всыплют… Куда он, сволота, делся? Как в яму провалился!
Патрульные проводили Филатова до Лубянки. Он хотел было пригласить их в комендатуру для свидетельских показаний, но, вспомнив про чемодан, только записал фамилии.
— Если потребуетесь, попрошу.
— Зайдем… С удовольствием.
Филатов постоял около комендатуры, подождал, пока патрульные завернули за угол, и пошел домой.
Дома его ожидало неприятное известие: кто-то из ЧК арестовал его отца.
ВИНОВНЫЙ БУДЕТ НАКАЗАН
Андрей позвонил профессору Пухову по телефону, вежливо, деликатно попросил приехать в ВЧК.
— Куда приехать?
— В ВЧК. Во Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией, — объяснил Андрей.
— Понял! Но вы не перепутали, товарищ? Возможно, вам какой-нибудь другой Пухов нужен, поскольку я ни контрреволюцией, ни саботажем, ни тем паче спекуляцией не занимаюсь. Ни я, ни жена…
— Именно вы, профессор.
— Странно, Вы говорите — приехать. На чем? Трамвай не ходит, извозчики мне не по карману, собственного выезда у меня, к сожалению, нет. Поэтому я задержусь, поскольку буду добираться на своих двоих. Вас это устраивает?
— Вполне. Пропуск вам заказан.
Профессор, видимо, ожидал увидеть совсем иного человека — это было заметно по его легкому замешательству.
— Вы товарищ Мартынов?
— Я, товарищ Пухов. Присаживайтесь, пожалуйста…
Пухов улыбнулся.
— Я, знаете ли, представлял, что увижу матроса, с бородой, как у Дыбенки…
— Вы с ним знакомы?
— Не имею чести. На митинге слышал. Чем обязан?
— Скажите, профессор, не было ли у вас золотого портсигара с надписью: «Александру Александровичу…»
— Как же, был…
— А где он сейчас?
— Если, молодой человек, вы хотите его у меня отобрать, то вы, к сожалению, опоздали. Что было, то сплыло. Некоторое время тому назад я его выменял на пуд крупчатки.
— У вас тогда супруга заболела?
— Совершенно верно… А откуда вам это ведомо?
— Это неважно, Александр Александрович. Мы хотим вернуть вам портсигар… Получите его, пожалуйста.
Андрей выдвинул ящик, поднял папки — портсигара не было.
Мартынов открыл все ящики, переворошил все бумаги. Пухов сидел молча, он понял — что-то произошло.
В дверь постучали.
— Можно?
Андрей, холодея, глухо ответил:
— Пожалуйста, входите.
В комнату вошел Дзержинский.
Посыльный стучал в двери.
— К Дзержинскому! Немедленно!
Вскоре чекисты собрались в кабинете председателя ВЧК.
— Где Александрович? — спросил Дзержинский у Ксенофонтова.
— Болен. Испанка.
— Где Мальгин? Где Полукаров?
— На операции.
— Начнем без них… Товарищи! У нас произошло невероятное событие… — Дзержинский на мгновение умолк, подбирая слова. — В нашем доме появился вор. Да, да! Не смотрите на меня с таким удивлением. Я удивлен не меньше вас. Среди нас — вор. Вчера вечером сотрудник Андрей Мартынов положил в ящик письменного стола золотой портсигар с надписью, по которой можно было судить, что эта очень дорогая вещь принадлежит крупному русскому ученому. Портсигар был изъят у арестованного спекулянта. Не буду объяснять всех подробностей — но портсигар из стола Мартынова украден…
Кто-то глухо сказал:
— Может, Мартынов ошибся?
