— Ошибки нет. После того как Мартынов положил портсигар в стол, в здание ЧК из посторонних приходило только два человека — они вне подозрений. Следовательно, украл кто-то из наших работников.
В кабинете стояла такая тишина, что было слышно, как тяжело дышал недавно перенесший испанку Ксенофонтов.
Дзержинский посмотрел на часы.
— Сейчас три часа дня. Я надеюсь, что в пять часов портсигар будет лежать на подоконнике в семнадцатой комнате. Она пустая. Константин Калугин, который работает в ней, сейчас в Нижнем Новгороде. — Дзержинский молча посмотрел на сотрудников, ни на ком особенно на задерживая взгляда, и закончил: — Никто наблюдать за тем, кто войдет в комнату семнадцать, не будет. Если портсигара в семнадцатой комнате к пяти часам не окажется, сотрудник Мартынов за преступно халатное отношение к своим обязанностям будет наказан самым строжайшим образом. Вы свободны, товарищи. Товарищ Петерс, позаботьтесь, чтобы сотрудник Мартынов до пяти часов не наделал глупостей…
Петерс отобрал у Андрея револьвер, привел в свой кабинет, дал свежую «Правду» и сказал: «Если можешь, читай». Андрей попробовал читать, но у него не получилось — вместо строк видел только полоски.
Кто мог взять портсигар?! Какой позор! Хорошо, что Феликс Эдмундович помог выйти из положения. Познакомив Дзержинского с Пуховым, Андрей выскочил в коридор и написал записку:
«Феликс Эдмундович, портсигар исчез из стола, я не знаю, что делать!»
Прочтя записку, Дзержинский заговорил с профессором о котлостроении и минуты через две сказал:
— Что мы здесь сидим! Мы, наверное, мешаем нашим разговором товарищу Мартынову. Идемте ко мне…
И они ушли. Профессор увлекся беседой с Дзержинским и, видно, забыл о портсигаре. А может быть, он очень вежливый и решил не спрашивать.
…Два часа — это очень много. Можно вспомнить всю свою жизнь. Это сто двадцать минут. А что такое минута?
В кабинете Петерса, прямо перед Андреем, висели круглые часы в деревянном коричневом футляре с надписью на циферблате «Павел Буре». Большая минутная стрелка не двигалась, а прыгала. Постоит, постоит и прыгнет. Андрей смотрел на стрелку, а она все прыгала и прыгала.
Петерс вдруг спросил:
— Кто же, по-твоему, мог взять портсигар?
— Не знаю.
— Кто был в твоей комнате, кроме тебя?
— Только Мальгин… Но он, Яков Христофорович, не мог взять.
— Ты так думаешь?
— Уверен. Мальгин такой… Честнее его нет…
— Я тоже так думаю. Тогда кто же? Не мог портсигар растаять. Кто-то его взял. Ты хорошо все осмотрел?
— Все. Сначала я торопливо смотрел. Я очень испугался, товарищ Петерс. А потом по-спокойному, все ящики вынимал и даже вытрясал.
— Пойдем еще раз посмотрим.
В комнате был Мальгин. Он только что вернулся с операции.
На своем столе Андрей увидел хлеб и конфету «Бон-бон». Это Мальгин получил для него в буфете. Там ему рассказали о случившемся.
— Посмотрим еще раз, — сказал Петерс, — хорошенько.
Когда ящики были проверены, Мальгин вздохнул и тихо произнес:
— Надо в другом месте искать…
Петерс спокойно сказал:
— А ты подскажи, где?
— Пусть Мартынов выйдет, — угрюмо ответил Мальгин.
— Мартынов, подожди меня в коридоре. Только далеко не уходи…
Минуты через две Петерс вышел и коротко бросил:
— Пошли!
Он привел Мартынова в свой кабинет.
— Посиди один, я сейчас вернусь…
Стрелки снова запрыгали. Прошло минут десять, пока пришел Петерс. Он сел за стол, вынул из ящика папку и принялся читать. Иногда он посматривал на часы, каждый раз при этом говоря:
— Потерпи…
Потом Петерс сказал:
— Ну, пошли.
Все смотрели мимо Мартынова: войдут, глянут и сразу отводят глаза. Никто ни о чем не говорил. Дзержинский сидел тоже молча. Он взглянул на часы — было ровно пять.
— Товарищи Ксенофонтов и Петерс, посмотрите.
Они ушли. И снова в кабинете стояла такая тишина, что, когда зазвенел телефон, это было как взрыв.
Петерс не вошел, а влетел. В руках у него был портсигар. Следом вошел Ксенофонтов и как ни в чем не бывало спокойно сел — как будто иначе не могло и быть.
Кто-то засмеялся. Первым к Андрею подошел Филатов, подал руку:
— Поздравляю, товарищ Мартынов!
Андрей пожал руку, не зная, что сказать.
Дзержинский постучал карандашом по столу.
— Спасибо, товарищи, — сказал он. — Благодарю за точность. Вы свободны, товарищи.
Все столпились у дверей. Андрей смотрел на Дзержинского, как бы молча спрашивая: «Уходить или подождать». Дзержинский вышел из-за стола и дотронулся до плеча Андрея. Мартынов совсем близко увидел глаза Феликса Эдмундовича — усталые, но с веселыми искорками. Но через мгновение Андрей увидел совсем другие глаза — холодные, даже неумолимые.
— Филатов, останьтесь!
Остались пять человек — Феликс Эдмундович, Петерс, Ксенофонтов, Андрей и Филатов. Дзержинский прошел за свой стол, стоя открыл какую-то папку и неожиданно спросил:
— Скажите, Филатов, зачем вам понадобился портсигар?
— Я его не брал, — торопливо ответил Филатов. Он так побледнел, что щеки у него стали прямо как из гипса. — Я не брал. Я его вижу впервые.
— Вы говорите неправду, Филатов, — очень мягко сказал Дзержинский. — Зачем вам потребовался портсигар? Ну! Мы ждем, Филатов!
— Я виноват. Но поймите мое состояние. Мартынов незаконно арестовал моего отца. Я не соображал, что делал. Я хотел только напугать Мартынова…
— Чтобы он прекратил дело по обвинению вашего отца? — спросил Петерс. — Но ваш отец арестован на законном основании, он спекулянт.
— Я бесконечно виноват…
— Когда вы окончили гимназию, Филатов? — спросил Ксенофонтов. — И что вы после делали?
— В тысяча девятьсот пятнадцатом году. Потом служил в армии.
— На фронте были?
— Нет. Служил здесь, в Москве.
— Когда вы вступили в партию социалистов-революционеров?
— В прошлом году.
