внимая зову,Когда у смерти было все готово,И он поверил – жизнь начнется снова!..Но жизнь не повторяется с нуля.Был светел Путь, была желанна ноша…Путь в мир иной, где небо и земляНавряд ли есть… И души не болят… Сбылась Мечта… Все в прошлом… Жребий брошен…Но сердцу одиноко и печально,Когда в чужой мечте свою встречаешь…
ВСТРЕЧА ТРЕТЬЯ
То ли исповедь это была, то ль прозрение, то ли молитва,Но вбирала толпа, словно почва, созревшее Слово.Слово не было жарким, как пламя, и не было острым, как бритва,Слово искренним было, а это искусства основа.От толпы в стороне он заметил двоих одиноких и скорбных.И почувствовал, что его строки им слышать больнее,Чем прочим – рифмы били их души, как град по листве непокорной.Он узнал их тотчас – эту Женщину, дочь рядом с нею…Замолчал. Со ступеней сойдя, подошел к ним и встал на колено.– Извините меня, если слово мое слишком грубо.Ведь для вас это вовсе не сказка, а касанье плиты раскаленной…Это вечная боль, когда мир по живому разрублен.– Ни отца нет, ни мамы теперь, и могил на земле не сыскать их,Чтоб цветы возложить и поплакать, когда одиноко.Разве что возле входа в сей склеп расстелить поминальную скатерть…Только холодно здесь… Да и в тризне пустой мало прока… – Горе вечной разлуки, увы, для познавших ее неизбывно, —Ей ответил Поэт, поднимаясь с колена неспешно. —Чтоб ее превозмочь, надо верить и встречу творить непрерывно,Как отец ваш творил… И творение было успешно…А Гостиница – это не склеп – меж мирами прямая дорога:Между тем, что нам явлен, и тем, что остался незримым,Но касается нас то тоской, то мечтой, то тревогой —Всем несбывшимся, что сиротливой душою храним мы.– Это то, чего нет, – помолчав, усмехнулась она удрученно. —Иллюзорная жизнь – от бессмысленной правды спасенье…Ах, зачем вы, Поэт, так отчаянно и увлеченноЛюдям дарите Ложь?!.. Ядовито для душ угощенье… Тридцать лет миновало с тех пор, когда мама внезапно исчезла.Тридцать лет – нет как нет… А вернулась прекрасной и юной…Как сие объяснить, но без лживых иллюзий – разумно и трезво?!Кто так ловко играет на сердца натянутых струнах?..Может, каждый, кто в Город попал, для кого-то – подопытный кролик?Может, каждому номер в Гостинице этой заказан?Кто же тот Драматург, что в экстазе придумал нам странные роли?..Кто же Зритель, кому этот странный спектакль показан?..– Я не ложью дарю, а Дорогой… Я – только один из Идущих.Я – лишь голос души, что себя в тишине наблюдает.Я дарю Тишину – ту, где шепот души болтовней не заглушен…А иллюзии?.. Что ж, без иллюзий любви не бывает…Кто мы с вами, по сути? Всего лишь иллюзии тех, кто нас знает…Мы творим этот мир и друг друга из наших иллюзий.Всяк из нас – Драматург… И Актер, он же Зритель… И рана сквознаяВ нас от разных ролей… А спасенье – в их дружном союзе…– Философия, сказка, игра и весьма поэтический образ…Но, увы, из идей ни домов, ни Гостиниц не строят.Я боюсь – что-то в мире не то!.. Не пора ли нажать нам на тормоз?..На Гостиницу глядючи, мне вспоминается Троя…Как приятно, наверно, и славно уходить от ответа меж строк,Из троянского робота храм сотворить и святыню…Ну, а если когда-то нежданно вдруг минует таинственный срокИ по вашей Дороге на Город данайцы нахлынут?..– Что ж, пожалуй, вы правы, – подумав серьезно, Поэт согласился. —Я в ответе за Слово, что к людям отпущено мною…Я по Белой Дороге пройду до конца, где бы он ни случился,Постараюсь связать с этим чудом земным неземное…Да, я должен идти!.. Ведь когда-то в той сказке, что сбудется вряд ли,Я поклялся ЕЕ охранять от невзгод и напастей…Она мимо прошла сновиденьем Поэта заснувшего рядом,На мою ли беду?.. На его ль одинокое счастье?..Попрощавшись кивком, подошел он неспешно к стене бесконечной,Что, сверкая, стремилась безудержно в синее небо.И застыл посредь мира недвижно, как камень, казалось, навечно,В Тишину погружаясь, как в небо – пробившийся стебель.И сгущался Покой вкруг него, как озерная гладь, леденея.Снисходила, кружась, Тишина на застывшую площадь.Мягче лица людей становились, а взоры и думы – нежнее,Мир – прозрачней и глубже, проблемы – понятней и проще.Перед взором его в Тишине расстилалась призывно Дорога,У границ окоема сужаясь стрелой нитевидно,И представил он Путь предстоящий искомой строкой – слог за слогом.Жизнь Поэта – поэма, которой за прозой не видно… Просветленная площадь от страха на миг затаила дыханье,Наблюдая, как он по стене вертикальной восходит.Шаг, другой… Выше, выше… Как будто становятся стопы стихами,В тихом ямбе шагов заменяя мгновеньями годы.И за маму держась, вслед Поэту Девчонка шептала:– Я теперь буду жить, чтоб когда-нибудь вымечтать Вас…А потом вышло солнцеи видно Поэта не стало…
ЧАСТЬ 2. В ПУТИ
За шагом шаг идя по вертикали,Он ощущал, как крылья за спиной,Поддержку взглядов, что его искалиВсе выше на стене – не под стенойПятном кровавым на горизонталиБетонных плит под коркой ледяной.Он видел Путь… Мельчайшие деталиК себе его приковывали взорИ вехами его Дороги стали…Поэт забыл про вековечный спорДекартовых осей координатных,Как забывают скучный разговор.В его душе тревожный крик пернатых,Напуганных визитом в небеса,Звучал, как незнакомая кантата —Столь были музыкальны голоса.Вниз серой мутью опускался смогТуда, где крыш бугрилась полоса,Как смятое в отчаянье письмо.А синева все гуще наплывалаИ постепенно становилась тьмой.Но все ж воздушных замков не скрывала,Что, очертания меняя, плыли в даль,Которой ни конца нет, ни начала.Заметно покраснела смога стальВ горниле деловитого заката,И вечер краски соскоблил с холста,Который день раскрашивал богато…Мир собирался погрузиться в ночь,Надеясь утро обрести когда- то.Поэт же уходил от мира прочь…Нет – просто шел вперед Своей Дорогой,Чтоб тесноту незнанья превозмочьИ к Истине приблизиться немного.Но знал Поэт, что Истина не вне,А в нем самом живет заветным слогом,Мелодией, звучащей в тишине,Что суетному слуху недоступна…И ощутил себя он в глубине,Где возноситься глупо и преступно.Достойно же – идти бесстрашно вглубь,Где то мельчает, что казалось крупным,А кто казался мудрецом – тот глуп,Поскольку в Глубине свои законы…И уходил Поэт в ночную мглу,Как в неизвестность пропасти бездонной.И взоры звезд он ощущал, как зовЗемной Надежды многомиллионной.А Путь пред ним был светел и суров —Светился в темноте, но не слепяще,Открыт для гроз, дождей, снегов, ветров…И для духовных, и для настоящих —Ведь истинна тогда природы скорбь,Когда душа, в ней сущая, скорбяща.Плыл за Поэтом облачный эскорт,Как айсберги бездомные по морю,Как прошлого и будущего спор,Присутствующий в каждом разговоре.Но он его почти не замечал,Поскольку в Тишине ни с кем не спорил.И вдруг открылось – светлая печальПуть в тишину Познанья освещает,Как келью одинокая свеча…Поэт шел в высь, что с глубью совмещалась,И каждым нервом в мира нерв врастал,Переливаясь из печали в жалость,Из жалости – в отчаянья оскал,Слегка смягченный трепетом надежды.И становилась знанием тоска…Вернее, что тоской казалось прежде.Объятый полнотою бытия,Он ощущал себя в «чужой одежде» — Пацан, надевший шлем богатыря,Комарик в многомерной паутине…
