– Смерть! – покорно выдыхала Толпа.
– Мессир хочет повязать их общей мокрухой, – усмехнулась Девчонка.
– Надеюсь, мы не позволим ему этого сделать, – ответил Мессия и улыбнулся Девчонке: – Ты прекрасна, мой маленький Бог-друг…
И действительно – горящие внутренним огнем и решимостью глаза, теперь не затуманенные ни ненавистью, ни алкоголем, белая кожа и длиннющие, вьющиеся после кос волосы, делали ее диковатое лицо прекрасным.
– Сме-е-е-рть! – уже истерически вопила Толпа.
И тут из вертолета выпрыгнул Мессия в кипельно белом больничном костюме, довольно ладно на нем сидевшем. Следом выпрыгнула Девчонка в замурзанном платьице и встала рядом с ним.
– Бог! – неровно прокатилось по площади, благо оперативное телевидение передало его крупный план на громадные экраны.
– Дева-спасительница! – прокатилось следом. Ее таки узнали.
Третьим выпрыгнул доктор с медицинским чемоданчиком. Он помог выйти госпоже Мэр и Бабушке.
– Богоматерь! – выдохнула Толпа.
– Старшая богоматерь! – приветствовала она появление Бабушки.
На какое-то время интерес к новым действующим лицам столь впечатляющего спектакля приглушил жажду крови. И этим следовало воспользоваться.
Мессия с разбегу заскочил на платформу и подставил спину двоим пацанам. Следом на платформу не менее ловко вспорхнула Девчонка и, сверкнув на солнце скальпелем, разрезала веревку, соединяющую две шеи.
Пацаны, скользнув по спине Мессии, без сознания рухнули на платформу. Та же операция молниеносно была проделана и со второй парой.
– Дева-спасительница!.. Дева-спасительница! – умиленно перекатывалось по толпе.
Возле платформы соорудили подобие ступеней из ящиков и по ним поднялись Бабушка и Мама.
«Святое семейство» на фоне хреста смотрелось вполне сценично, хотя на чей-нибудь аскетический художественный вкус, быть может, даже слишком эффектно – два ребенка на переднем плане и две Прекрасные Дамы – на втором.
Мессия поднял перевязанные руки, привлекая к себе внимание и ожидая полной тишины. А, дождавшись, произнес негромко, немного устало, без лишней аффектации:
– Вы звали меня, и я пришел…
По площади пронеслось шелестящей волной:
– Боже… Боже…
– Признаюсь честно, – продолжил он тихо, словно с каждым беседовал один на один, – мне странно и неловко соотносить это высокое имя с собственной персоной. Еще вчера я и помыслить об этом не мог, но и сегодня считаю, что не заслужил вашего столь ответственного доверия. Я понимаю, что этот выбор сделан не холодным рассудком, а страдающим сердцем, и потому не считаю для себя возможным ответить на ваш душевный порыв рассудочным отказом. Хотя, по здравому размышлению, я именно так и должен был бы поступить. Однако любовь не рассуждает. А наши с вами отношения и есть любовь. Слепая, требовательная и полная надежд любовь родителя к своему ребенку. Ибо вы породили меня. Я – дух от духа вашего. И ровно настолько Бог, насколько вы в меня верите. Вот здесь, рядом – Мать моя. Но Отец мой – Город… То есть вы. И я постараюсь не обмануть надежд Отца своего, коли он вложил в меня свою душу… Постараюсь… Это не значит, что сумею… У нас может что-то получиться только в одном случае – если мы вместе будем творить это. Не ждите чуда ни от меня, ни от кого бы то ни было. Чудо – это ваш труд, труд души вашей… Невольно ловлю себя на ощущении, что вещаю вам ужаснейшие банальности… Но никто не может сообщить вам ничего нового о вас, кроме вас самих. Наверное, мессии, мудрецы, пророки затем только и нужны, чтобы в очередной раз напомнить о тех банальностях, без которых невозможна жизнь человеческая. Не вижу, почему бы то же самое не сделать десятилетнему мальчику, если вы готовы его слушать… Беда в том, что мессии и пророки во многом противоречат друг другу и, что еще хуже, – элементарным принципам нравственности, самонадеянно выдавая доступную им часть истины за Божественное Откровение, за Абсолют, который нельзя познать, ибо он необъятен. Только коллективным духовным усилием человечества можно сделать шаг на Пути к нему. Ибо духовный Абсолют не может существовать без Духа, а Дух – это наши с вами души… И потому, если Бога нет в вас, то его не существует вовсе!..
Я не имею в виду ту абстрактную духовно-материальную субстанцию, которая якобы сотворила наш мир, тот аристотелевский «перводвигатель», с которого началась жизнь нашей вселенной. Тем более, не имею в виду того зловредного старичка, которому больше нечем заняться, кроме как подглядывать за нашей суетой и насылать на нас глад и мор. Бог-соглядатай – это мерзко, но Бог, экспериментирующий над живыми существами – это из области психопатологии…
Что нам до них, до этих творцов и «перводвигателей»?! Если они действительно дали нам жизнь, то возблагодарим мысленно их за этот бесценный, хотя и обременительный дар. Нам все равно не дано выяснить правды о них, ибо сотворить вселенную может лишь вселенная более высокого уровня, где иное время, иное пространство, иные законы бытия… День Аллаха длится пятьдесят тысяч лет, день Брахмы 4320000000 лет… Вряд ли мы способны постичь даже секунду наших творцов.
Потому-то я и имею в виду совсем другого Бога – Бога нашей жизни, которого мы способны понять и полюбить, и который способен понять и полюбить нас.
Это глубочайшая психологическая потребность человека, одинокого в мире, где он вынужден локтями и зубами бороться за собственное существование, – потребность в родном существе, которое может выслушать, утешить, дать душе хотя бы временное отдохновение и покой. Которому можно довериться, не ожидая предательства, подвоха или насмешки, которое может защитить, когда собственные силы иссякли и больше не у кого искать защиты. Можно даже оправдать существование зла в мире его недоступной нам мудростью… Бог – это то, чего нам не хватает в жизни – наш друг и защитник, Отец – сильный, добрый и справедливый, так непохожий на наших настоящих несовершенных и слабых отцов.
Именно поэтому Боги, порожденные духовной жаждой человечества, человекоподобны за редким исключением. Не человек – по образу и подобию Бога, а Бог – по образу и подобию человека…
Мне кажется глубоко символичным, что ТОТ, КОГО ВЫ ЗВАЛИ, оказался десятилетним мальчиком, у которого впереди – жизнь и, значит, есть возможность позаботиться о старости Отца своего. Видимо, где-то в глубине душ ваших произошла переориентация, и вы почувствовали, что имеет смысл надеяться не на отцов, а на детей… А может быть, ТОТ, КОГО ВЫ ЗВАЛИ, настолько юн потому, что сейчас больше, чем когда-либо прежде горожане должны подумать о будущем. Сегодня решается вопрос – быть ли Городу завтра или его пожрет ненасытное всеобщее озлобление… Вот, – протянул он забинтованные руки к толпе, – первый результат этого озлобления… И это «икс-распятие» за моей спиной – то самое неизвестное, какое нам с вами предстоит найти, решая уравнение жизни нашей. Чему оно равно – любви или ненависти? Жизни или смерти?..
Мессия вопросительно взирал на поедающую его глазами толпу и удивлялся вниманию, с каким она слушала его, будто он на самом деле вещает что-то такое, что прежде было неизвестно. Воистину – душа жаждет не информации, а любви и участия…
– Я с отчаянием осознаю, – продолжил он, – что до сих пор не сказал вам того заветного, чего вы ждете от меня, что помогло бы вам найти выход из беспросветного тупика жизни, того, что отличает меня от предшественников моих… У меня нет рецептов, но есть любовь и ощущение близости Истины. И этим я делюсь с вами…
Было сказано: «да не будет у тебя других богов пред лицем Моим…» А я говорю: у каждого свой Бог, который рожден им в душе своей. Так рождаются капли воды, должные слиться в живительный глоток, утоляющий жажду. Но когда сольются они, каждая капля должна принести свой неповторимый вкус, запах, свой живительный элемент, ибо дистиллированная вода, составленная только из одинаковых молекул, безвкусна и не утоляет жажды.
И еще было сказано: «не сотвори себе кумира…» А я говорю: сотвори себе кумира из того, кого любишь, и поклоняйся ему, и служи, и приноси ему жертвы, ибо равен Богу тот, кого боготворят, и Бог рождается из любви. Но не делай из него раба своего, обязанного служить тебе за любовь твою. Любовь
