Дорога в лагерь была трудна, предстояло обойти крупный населенный пункт Крайск, а повозками воспользоваться мы не могли. Пришлось на заранее подготовленных лошадей навьючить по два мешка. Уходя, оставили близ приемочной площадки сильное прикрытие, потому что визит самолета мог привлечь внимание оккупантов, а по весне они передвигались на своих грузовиках и бронетранспортерах куда быстрей, нежели зимою.
Расстояние до базы преодолели без происшествий, сказалась тщательная подготовка всей операции. В лагере никто не спал, ждали нас. Встречавшие щупали мешки и счастливо смотрели, как Луньков ножом разрезал веревки. Из одного мешка он вынул листок бумаги — опись сброшенного груза. Она пошла по рукам, вызывая радостные возгласы. 150 килограммов одного тола! Из мешков появились густо смазанные тавотом стволы ручных пулеметов и автоматов, цинковые коробки с патронами, диски к автоматам, питание для двух наших раций, табак, пистолеты, гранаты, пропагандистская литература, в том числе комплекты всех московских газет. Москва прислала все, в чем мы испытывали нужду, что было необходимо для войны.
Не успели нарадоваться подаркам, как утром пришла радиограмма с распоряжением подготовиться к приему второго самолета! В лесном лагере только и разговоров было что о посылках с Большой земли. Невозможно пересказать, какой необычный прилив нравственных сил вызывало заботливое внимание к нам далекой краснозвездной столицы.
Второй самолет пошли встречать с группой партизан Долганов и Ясинович, которые недавно привели отряд «Борьба» в наш общий лагерь.
Так уже в первой декаде мая 1942 года был перекинут надежный воздушный мост между Москвой и нашими отрядами. Всего за время партизанской войны у спецотряда было семь приемочных площадок в различных районах минской зоны. Самолеты прилетали по ночам в заранее обусловленную точку местности и здесь ориентировались по нашим кострам, расположенным то ромбом, то треугольником, то конвертом или квадратом — в зависимости от договоренности с наркоматом, а позднее — с Центральным штабом партизанского движения. В большинстве случаев самолеты не приземлялись, а только сбрасывали нам груз, но когда надо было отправить за линию фронта раненых или пленных, то летчики делали посадку. Постоянная связь с Большой землей по воздуху была одним из решающих факторов успешной борьбы в тылу врага.
Разведчики в Минске
Непокоренный город. — Пятеро уходят в неизвестность. — Ловкая Настя. — Среди руин и пожарищ. — Командиры подпольных групп. — Диверсии.
Тесный контакт с местными партизанскими силами помог нашему спецотряду решить следующую оперативную задачу — связаться с подпольем в столице Белоруссии.
Важность этих связей была очевидна. В Минске размещались многочисленные военные и административные учреждения оккупантов, разные управы, комендатуры, канцелярии. Город был превращен в главный тыловой пункт группы армий «Центр», здесь сосредоточивались резервы, сюда отводились на отдых и переформирование потрепанные на фронте части. Наконец, в нем базировались управления железными дорогами и авиационные соединения.
В уцелевших от бомбежек больших зданиях городского центра размещался генеральный комиссариат для управления оккупированной Белоруссией,[2] возглавляемый одним из ближайших подручных фюрера — Вильгельмом Кубе.
Он опирался в своей деятельности на целую систему подчиненных ему учреждений, в том числе на чудовищно раздутый аппарат абвера, полиции безопасности и СД, жандармерии, зондеркоманд и охранной полиции из местных предателей.
Постоянный военный гарнизон в Минске насчитывал всего 5 тысяч солдат, но фактически весь город был заполнен войсками. Все сохранившиеся дома, площади и улицы были наводнены оккупантами. Круглые сутки сновали посыльные, фырча, проносились мотоциклы и штабные машины, эсэсовские патрули вышагивали по мостовым, заглядывали в подворотни, останавливали прохожих, проверяли документы и обыскивали. То и дело проводились облавы, расстрелы, казни через повешение.
Жизнь подпольщиков в столице Белоруссии была невероятно сложна и опасна, потери они несли огромные, но тем не менее продолжали яростно бороться за свободу родной земли. В кровопролитной войне с иноземным нашествием это были герои из героев, им приходилось труднее всех. Партизаны все- таки находились среди товарищей, сообща выполняли боевые задания, вместе переносили неисчислимые тяготы лесной походной жизни. А подпольщики, как правило, работали в одиночку, окруженные врагами, каждый шаг им стоил чудовищного напряжения физических и моральных сил, смерть висела над ними ежеминутно, и когда они попадали в лапы фашистов, то молча умирали в подвалах СД или на виселицах, часто оставаясь безвестными для истории. Но я уверен, что с годами будут восстановлены имена всех героев и мучеников минского подполья и Родина воздаст должное своим славным сынам и дочерям, которые не носили формы, зачастую не имели оружия, но были подлинными бойцами переднего края.
Проблема проникновения в захваченный город заставила моих друзей-партизан и меня серьезно подумать. Никаких сведений о царящих там порядках у нас пока не имелось, мы даже не знали, каковы особенности паспортного режима, не видели последних образцов гитлеровских пропусков, справок, аусвайсов (удостоверений личности), печатей. Печать фашистские патрули рассматривали обычно с особой тщательностью. Если она была плохо выполнена, то это означало провал разведчика, верную гибель.
Воронянский, Тимчук, Луньков и я беседовали с партизанами и бойцами спецотряда. К выполнению рискованного задания был готов любой, что лишний раз говорило о высоких патриотических качествах наших людей. Однако мы тщательно отбирали добровольцев, чтобы послать таких, которые имели в Минске родственников или знакомых и могли свободно ориентироваться.
Из отряда особого назначения выбрали парторга политрука Николая Кухаренка и оперуполномоченного Михаила Гуриновича, из отряда «Мститель» — начальника особого отдела Максима Воронкова, бывалого партизанского разведчика Владимира Романова и комсомолку Настю Богданову.
Николай Кухаренок был не только храбрым воином, но и умелым партийным вожаком. За время рейда в тыл врага и первых операций на оккупированной территории он много сделал для политического воспитания бойцов, сплочения коллектива.
Михаил Гуринович родился в Белоруссии, хорошо знал родной край, имел высшее образование, за два года до войны стал коммунистом. В наш спецотряд он вступил в апреле 1942 года и успел показать себя настолько ярко, что его избрали в бюро партийной организации.
Максим Яковлевич Воронков, самый старший из разведчиков, был принят в партию еще в 1932 году. С первых дней фашистской оккупации перешел на нелегальное положение, в декабре 1941 года вступил в партизанский отряд Воронянского. Позднее он с согласия своего командира перешел к нам в спецотряд, как опытный оперативный работник.
Владимир Романов был тот самый отважный партизан, с группой которого мы повстречались в предрассветных сумерках, когда он командовал шестью бойцами, как целым стрелковым подразделением.
Настя Богданова, хрупкая девушка, поначалу показалась мне странным явлением в партизанском лагере.
— Послушай, — сказал я Воронянскому, — ей место не здесь, а где-нибудь на танцплощадке или на пионерском сборе.
— Ошибаешься, — ответил Воронянский. — Настя — боевая дивчина. У нее на счету восемь фашистов! В бою она прямо Жанна д'Арк.
После такого сообщения я проникся к ней уважением. Когда мы включили ее в пятерку, она воскликнула:
— Вот здорово, у меня ведь уцелел минский паспорт!
