— Вперед! — приказал он. — Уходите! Я вас прикрою, умру, как коммунист.
Партизаны стали отходить.
Лейтенант Любимов видел, как к Воробьеву подбежали два эсэсовца, склонились над ним и тут же взлетели на воздух. Последним движением герой взорвал гранату.
…Как-то в предрассветных сумерках майского дня спецотряд столкнулся в кустарнике с непонятными людьми. Они быстро залегли, защелкали затворами. На чистейшем русском языке раздалась команда:
— Первый взвод! Второй взвод! Пулеметы к бою!
Мы встревожились, приготовились к стычке. Судя по команде, перед нами находилось не менее полуроты хорошо вооруженных солдат. Но почему они говорят по-русски? Опять провокация? Стали перекликаться, выяснять отношения.
Оказалось — свои! Разведчики из партизанского отряда дяди Васи — майора Воронянского. Начальник разведки Владимир Романов с шестью бойцами шел на задание, принял нас за карателей, готовился к отражению атаки и, командуя, сознательно преувеличил силы, чтобы фашисты струсили.
— Не испугался целого отряда? — спросил я.
— Почему же не испугался, — ответил Романов, — война дело жуткое. Но поддаваться страху не имею привычки!
Очень мне понравился этот находчивый, отважный парень.
Посоветовавшись, мы вместе с разведчиками направились в их отряд.
На подходе к лагерю навстречу нам появился среднего роста, широкоплечий мужчина, внимательно осмотрел нас и попросил меня предъявить мандат. Убедившись, что перед ним спецотряд из Москвы, назвался:
— Начальник особого отдела Воронков.
Отряд дяди Васи оказался самым крупным из встреченных нами и даже имел свой особый отдел.
В лагере я познакомился с командиром и комиссаром отряда. Оба они произвели на меня прекрасное впечатление.
Василий Трофимович Воронянский, кадровый командир Красной Армии, попал в окружение и оказался во вражеском тылу. Линия фронта ушла далеко на восток, однако он не упал духом, не растерялся. В сентябре 1941 года он нащупал связи с партизанами и вскоре стал командиром отряда, который рос, укреплялся и к нашей встрече насчитывал уже 150 бойцов.
Один из тех славных сынов Белоруссии, кого партия оставила на оккупированной территории для организации народного сопротивления фашистскому режиму, комиссар отряда Иван Матвеевич Тимчук участвовал в партизанской войне с первых дней вторжения захватчиков. С декабря 1942 по сентябрь 1943 года он одновременно выполнял обязанности секретаря Логойского подпольного райкома КП(б)Б, а затем стал комиссаром Первой антифашистской партизанской бригады. За доблесть, героизм и особые заслуги в развитии партизанского движения И. М. Тимчуку присвоено звание Героя Советского Союза.
Сердцевину отряда Воронянского — Тимчука составляли патриоты, прошедшие суровую школу борьбы в минском подполье.
Иван Матвеевич, еще не старый человек, с большим умным лицом и слегка прищуренными глазами, предоставил командиру возможность ввести нас в детали оперативной обстановки, а сам изредка подавал короткие реплики, вставлял дополнения. Выяснилось, что неподалеку находились партизанские группы Асташенка и Лунина. Я немедленно послал к ним своих связных. Семья боевых друзей росла.
— Как успехи в мае? — спросил Воронянского.
— Работаем помаленьку, — скромно ответил дядя Вася, — бьем, взрываем. Как обычно.
— Отряд дяди Васи — неплохое название, — заметил я. — Симпатичное, я бы сказал, интимное. А если придумать другое, более грозное, наступательное?
— Что вы предлагаете? — встрепенулся Тимчук.
— У Долганова- «Борьба», а у вас «Мститель».
— А что ж, неплохое название, — откликнулся Воронянский.
— Подходящее, — согласился Тимчук.
Одобрили его и остальные партизаны. Радисты Лысенко и Глушков отправили в Центр очередную шифровку с информации о новом отряде, с которым мы установили взаимодействие и в лагере которого провели немало дней.
Спустя неделю после прибытия на базу Воронянского ко мне в шалаш вбежал радист Глушков и закричал:
— Москва сообщает… ночью к нам… самолет!
— Тише, друг, — успокоил я его и прочитал радиограмму. Известие действительно было волнующим. Я быстро оделся и вышел из шалаша.
Всходило солнце, на листьях сверкали капли росы, назойливо гудели комары. Партизанский лагерь еще не проснулся.
Я поспешил к палатке Воронянского. Заложив под голову руку, командир «Мстителя» спал. Черные волосы густыми прядями рассыпались по загорелому лбу. Жаль было будить, отдыхать ему приходилось мало и редко, но радиограмма товарища Григория сообщала весьма важные новости. Сколько мы положили сил, готовясь к приему самолетов с Большой земли, и вот — первый рейс! Я потряс Воронянского:
— Василий Трофимович, подъем!
Он вздрогнул, приоткрыл глаза, откинул со лба волосы, вскочил.
— С добрым утром, лесной вояка! — сказал я и протянул сообщение Центра. Воронянский прочитал и обрадовался.
— С добрым утром, Станислав Алексеевич! Помнит о нас Москва!
Мы тотчас сформировали группу партизан и бойцов спецотряда: надо спешить к деревне Крещанке Плещеницкого района, где у нас оборудована приемочная площадка, выставить вокруг нее сильные заслоны, организовать патрулирование окрестностей, чтобы каратели внезапным налетом не смогли бы нам помешать.
Выстроившимся партизанам и бойцам-чекистам я сказал:
— Через полчаса быть готовыми к походу. Взять боеприпасы и продуктов на двое суток.
Люди собрались быстро, вперед выслали разведчиков, с группой в 40 человек из лагеря вышли Воронянский, Луньков, Тимчук и я.
К обеду достигли площадки. После тщательной проверки близлежащих деревень убедились, что неприятеля поблизости нет. Приемочная площадка была выбрана удачно: с трех сторон ее окружали непроходимые болота, с четвертой находился лес. В двух километрах от нее, в направлении вероятного удара, устроили засаду. В соседнюю Крещанку выслали дозор.
— Все отлично! — радовался мой начштаба Луньков. — Гитлеровцами в окружности и не пахнет. Примем московских соколов аккуратно.
Вечерело. С болот потянулся молочно-белый туман, густой пеленой окутал кусты можжевельника. На площадке партизаны сложили костры в виде заранее обусловленной с Центром геометрической фигуры, приготовили бутылки с керосином и ждали моей команды.
Глушков включил рацию, надел наушники. Через полчаса он подал мне расшифрованный запрос: «Готовы ли к приему самолета? Григорий». — «Готовы, ждем. Градов», — написал я. Глушков быстро зашифровал и энергично застучал ключом радиотелеграфа. В эфир полетели группы цифр. Все находившиеся поблизости замерли в торжественном, благоговейном ожидании.
В полночь послышался шум моторов. «Наш!» — заговорили бойцы и командиры. Советские самолеты мы отличали от фашистских по более мягкому, ровному гудению двигателей.
— Зажечь костры! — полетела команда.
На площадке вспыхнули расположенные в виде конверта яркие костры. Пилот, увидев огни, начал снижаться. Партизаны, сняв кепки, пилотки и фуражки, махали летчикам. Самолет, ласково рокоча, мелькнул над нашими головами и, сделав обратный разворот, снова появился над площадкой. Все увидели, как от него отделились один за другим белые комочки. Самолет приветственно помахал крыльями и взял курс на восток.
С неба опустились двенадцать грузовых парашютов с огромными мешками. Бойцы потушили и свернули парашюты, отцепили мешки.
