пароль и пообещал в точности выполнить все указания. Мы попрощались с нашим боевым другом и с лесником.
— Рот фронт! — прозвучало в землянке традиционное приветствие немецких и австрийских антифашистов.
В конце апреля мы прибыли на место назначения в Логойский район. Как я и обещал генералам в наркомате, отряд дошел сюда с минимальными потерями: ни одного убитого, двое раненых. Причем второй — Иван Розум — получил легкое ранение в плечо и оставался в строю. Заболевших и обмороженных не было. Печальные прогнозы относительно больших жертв на пути в глубокий тыл врага, к счастью, не подтвердились. Даже напротив, за счет окруженцев, местных партийных и советских работников отряд вырос на две трети и его численность достигла 50 человек. Если учесть, что пополнение мы отбирали и проверяли очень строго, то боеспособность отряда за время пути не только не снизилась, но возросла.
Москва получила мою радиограмму с изложением результатов похода.
Весна была в разгаре. Под теплым солнцем исчезали остатки грязно-бурого снега, просыхали лужи и мелкие болотца. В Олешниковском лесу, где мы оборудовали свои землянки, дышалось легко, с каждым днем белорусская природа становилась все красивей и приветливей.
Дав бойцам два дня на отдых, командование отряда начало планировать предстоящие операции. Главной нашей целью оставался Минск, находившийся в нескольких десятках километров, в часе езды на автомашине. Столицу Белоруссии я отлично знал по довоенным временам. Хороший был город. Но нынче он лежит в развалинах. В Минске совместно с местными партийными органами нам предстояло создать разветвленную сеть подпольных групп и осуществить широкую разведывательно-диверсионную программу.
Понятно поэтому, что нас интересовали все близлежащие лесные районы. Партизанское движение в Минской зоне возникло тотчас же по приходе оккупантов, летом и осенью 1941 года. Вооруженные патриоты ликвидировали здесь почти все немецкие гарнизоны и парализовали деятельность фашистских учреждений. Спасая свою шкуру, враги укрывались в крупных населенных пунктах. Мы должны были наладить взаимодействие с партизанами окрестных лесов. В отряд не напрасно были зачислены бойцы — уроженцы Белоруссии. Обосновавшись на первой нашей базе, мы послали на связь с партизанами и подпольщиками Николая Денисевича и Ивана Розума в Червенский и Смолевичский районы. Николая Ларченко — в Пуховичский, Кузьму Борисенка — в Руденский. Николая Вайдилевича — в Заславльский. Все они были родом из тех мест, куда их направил отряд.
Первые выходы из лагеря мы совершали по ночам. Наблюдали за шоссейными и проселочными дорогами, старались установить, передвигаются ли по ним вражеские войска и обозы. Заходили в деревни, чтобы выяснить, есть ли в них фашистские гарнизоны, навещают ли их гитлеровцы.
Коренастый, веснушчатый весельчак старшина Яков Кузьмич Воробьев первым из нас с нескрываемым отвращением надел полицейскую форму, пошел в деревню Олешники и смело представился старосте как страж порядка.
— Нужны сведения о лесных бандитах! — потребовал старшина.
Староста, ничуть не усомнившись в подлинности «полицая», рассказал, что где-то в лесах действительно скрываются красные, по всей видимости советские парашютисты. Некоторые из них приходили в деревню, приказали ему саботировать распоряжения оккупантов, прятать от них продукты и не притеснять население, в противном случае — смерть.
Доставленные Воробьевым новости порадовали нас.
Наступило Первое мая. Праздник мы провели в Олешниках. Созвали население на митинг, выступили с речами, в которых рассказали о положении на фронтах, о международной обстановке, призвали крестьян активно содействовать борьбе в тылу врага. Жители были растроганы, угостили отряд скромным обедом — молоко, вареная картошка, после обеда все вместе пели песни: «Варяг», «По долинам и по взгорьям», «Реве та стогне Днипр широкий», «Лявониху». Декламировали стихи Маяковского, Есенина, Симонова, плясали. Старшина Воробьев лихо отбивал чечетку.
Разошлись по хатам поздно вечером, уставшие, довольные, повеселевшие. Какой-никакой, а праздник получился — наш, советский, в глубоком тылу фашистов, на истерзанной земле героической Белоруссии!
В четыре часа ночи часовой сообщил мне, что вблизи деревни прозвучала пулеметная очередь. Отряд был поднят по тревоге. Я решил боя не принимать, потому что под покровом ночи трудно было определить силы врага. Стали отходить. Но не было еще старшины Воробьева и двух бойцов, которые уехали на хозяйственную операцию. В ожидании их мы развели в лесу костер, обсушились от утренней сырости и решили здесь не только позавтракать, но и разбить временный лагерь.
Стали сооружать шалаши, а начальник штаба Луньков и старший радист Лысенко отправились на поиски подходящего места для рации.
Забрались на холм и увидели на вершине соседнего холма часового в форме советского десантника. Бойцы знали, что никаких десантов последнее время в этом районе не выбрасывалось, иначе Москва сообщила бы нам об этом. Луньков залег и стал следить за часовым, а Лысенко побежал ко мне. Выслушав доклад, я поднялся на холм, в этот момент к часовому подошло еще двое, тоже в нашей десантной форме. Заметив нас, открыли огонь. Все стало ясно: это переодетые каратели!
Я приказал не отвечать врагу и отходить. Мигом потушили костер, собрали имущество, снялись и углубились в небольшой соснячок, где я отдал распоряжение:
— Залечь, не разговаривать, приготовить гранаты!
Стрельба приближалась и усиливалась. Над головами свистели пули. Всем хотелось спать и есть, но это было невозможно: силы гитлеровцев, съехавшихся к Олешникам на машинах, намного превышали наши силы, сражение с ними стало бы для нас губительным.
Но им не удалось обнаружить отряд. К вечеру стрельба стихла, а с наступлением ночи блокированный район мы покинули.
…В течение мая я регулярно получал сведения о деятельности подпольщиков и партизан. Благодаря нашим связным мы сумели провести в Минской зоне первую партизанскую конференцию.
Посланный в Смолевичский район Иван Викторович Розум установил связь с партизанским отрядом, впоследствии названным «Разгром», которым руководил партийный работник Иван Леонович Сацункевич. После этого наш связник решил навестить своих родственников, живших в этом районе, но сделал это недостаточно осторожно. Деревенские полицаи схватили Ивана, установили его личность. Соорудили в центре села виселицу и повели смелого бойца на казнь. Но пока шли приготовления к публичной расправе, местные жители сообщили об этом в отряд Сацункевича. И они, чтобы выручить Розума, дали полицаям бой. Налет был внезапным, стремительным и блестяще удался. Правда, в перестрелке был тяжело ранен наш боец. Его оставили лечиться на партизанской базе. Болел он долго. Для окончательной поправки в декабре я вынужден был эвакуировать его на самолете в Москву.
Мы с нетерпением ожидали возвращения группы старшины Воробьева, посланной в Заславльский район, и ранее отправленного туда на связь с партизанами лейтенанта-пограничника Николая Федоровича Вайдилевича. Ушедшие вернулись только в двадцатых числах мая, и вот что они рассказали.
Группа Воробьева быстро нашла в Заславльских лесах Вайдилевича, который успел сформировать там небольшой отряд и уже пустил под откос два вражеских эшелона. Воробьев передал ему мою инструкцию, взрывчатку и собирался возвращаться в отряд, а Вайдилевич со своей боевой группой намеревался укрыться в Налибокской пуще.
Когда во второй половине дня 22 мая в лесу внезапно затрещали автоматы, дозорные сообщили, что с трех сторон показались каратели. Командиры повели партизан через болото в глубь леса. Маневр осуществлялся под огнем противника, замыкавшего кольцо окружения. Вайдилевич был убит. Командование принял Воробьев.
— Вперед! За Родину! — крикнул он.
Партизаны, забрасывая карателей гранатами, прорвали окружение и стали от них уходить. Вслед храбрецам летели разрывные пули, однако в лесу они не причиняли большого урона, потому что разрывались даже от прикосновения к листве.
Партизаны уже оторвались от фашистов на полтораста метров, когда неожиданно упал Воробьев. Разрывная пуля попала ему в бок, ранение было смертельным.
