…На мосту Тауэр качались по обеим сторонам трупы в мешках из свиной кожи на головах. Это были те из руководства английских ваххабитов, кто имел глупость попасться в руки армии живым. На плечах нескольких трупов сидели, нахохлившись, огромные и довольные черные замковые вороны. «Кррррок…» – веще сказал один, когда Иверсона вели мимо, многообещающе кося непроницаемым глазом.
Бывший генерал-майор вздрогнул.
– Шагай давай, чертов янки, – буркнул шедший сзади молоденький валлийский гвардеец, толкая Иверсона в спину стволом L85А3. – Ублюдок недоделанный, вас нам не хватало.
Его величество стоял посредине моста. В этом не было ничего символичного, да и генерал-майор битой армии не был сколь-либо значительной фигурой для «Билли». Просто так сложилось – отсюда Уильям смотрел на Лондон. И обернулся, когда генерал-майора Иверсона подвели ближе.
В детстве и юности очень похожий на мать (и очень любивший ее), Уильям Виндзор с годами все больше обретал резкие, неприятные «виндзорские» черты; лишь волосы остались светлыми, а не темными, как у большинства Виндзоров. На них лежал ярко-зеленый берет королевской морской пехоты; несколько офицеров «джолли»[35] стояли вокруг.
– А, Иверсон, – буднично сказал король. – Должен сказать, что с вашей стороны это была редкостная глупость – появиться в Соединенном Королевстве… Право, даже не ожидал. Летели бы на острова Тихого океана…
– Я не понимаю, ваше величество, – генерал-майор сглотнул и понял, что боится – смертельно. – Я не нарушал законов вашей страны… я…
Его заставил сбиться и замолчать негромкий, но дружный смех офицеров. Они все были молоды и взвинчены. Это их руками – морской пехоты, десантников, байдарочников, спецназа, гурков, гвардейцев – при поддержке волонтерского ополчения «Билли» не столь давно свернул шею местным «хаджи», вздумавшим диктовать свои первобытные законы Острову… а заодно свернул шею и окончательно разложившемуся парламенту, прибежищу болтунов и извращенцев, превратившись в первого… нет, второго после папы римского – абсолютного монарха на территории Европы. Второго, но, похоже, не последнего… Иверсон поймал ненавидящий взгляд юного рыжего красавца с нашивками порученца короля – и опустил глаза.
– Иверсон, – сказал Уильям, – ну что за разговор? Глупый разговор… Да, кстати, – он оживился, – вы слышали о моей первой мирной спецоперации? Россия после окончательной победы – думаю, через пару лет они уймутся – допускает «Бритиш петролеум» к разработке концессий в Туркмении… А взамен – всего- то пустячок…
– О чем вы, ваше величество? – Иверсон почувствовал, как немеет язык.
– В Виндзоре сидит уже три дня генерал-майор Ларионов, – пояснил Уильям. – Глава русской комиссии по реституции.
– При чем тут возвращение ценностей? – Иверсон передернул плечами. – Ваше величество…
– Главной перемещенной ценностью русские объявили своих детей, – дружелюбно пояснил король. – А ни для кого не секрет, что под эгидой армии США с территории России было вывезено около шестисот тысяч таковых. И вы играли в этом вывозе не последнюю роль…
Судорожным движением генерал-майор схватился за перила моста, который, казалось, закачался.
– Не выдавайте меня… – простонал Иверсон. – О боже, ваше величество, я умоляю вас…
– Ну-у… – король развел руками, и генерал-майор вдруг увидел, что у него холодные и неприязненные глаза. – Тогда я могу предложить вам выбор, Иверсон. В конце концов, на вас свет клином не сошелся, в Принсгейте сидят уже с десяток таких, как вы, Ларионов удовлетворится этим… А вы… Вы можете отправиться на родину…
– Нет!!! – Лицо Иверсона исказил животный ужас. – Только не это!!!
– Верно, федералы вас казнят за измену, «серые спинки» – за то, что вы виновны в бедствиях Америки… Но от меня-то что вы хотите? – сочувственно спросил Уильям. – Мне вы никто. Даже не подданный, ведь паспорт-то фальшивый. Россия, – он указал подбородком на восток, – или Америка, – резкий подбородок повернулся на запад.
И тогда бывший генерал-майор завыл. Тонко и жалобно. Он упал на колени и пополз по мосту, уцепился за штаны Уильяма цвета хаки.
– Нет! Нет!! Нет!!! – словно заклиная, кричал он. – Во имя человеколюбия… гуманности… ради ваших традиций… убежища! Тюрьмы… пожизненного… только не выдавайте!!!
– Убери руки, чертов компрачикос! – истинные чувства прорвались наконец в короле, и Уильям наотмашь ударил американца по трясущемуся, обморочному лицу. – Из-за таких, как ты, нас, людей Запада, сорок лет считали тварями!
Под мостом посвистывал ветер. Тауэр видел и не такое…
…Несмотря на то что Иверсона утаскивали двое гвардейцев, его вой еще долго был слышен на мосту.
– Бабушке надо поставить памятник за то, что она не позволила втянуть нас в эту авантюру… – Уильям поправил берет.
– Какая тварь, – с отвращением сказал рыжий. – Неужели он был офицером американской армии?
– Нам это уже не важно, – король вдруг по-мальчишески подмигнул офицерам, и те оживленно задвигались. – Бог вновь сохранил Англию – и, даст он же, мы ее поднимем повыше, чем она стояла последние полвека.
– Поднимемся, цепляясь за русский хвост? – фыркнул кто-то.
Уильям усмехнулся:
– Почему бы нет? А потом… – В лице Виндзора проступило что-то хищное, не то от льва, не то от ястреба. – Потом будет потом, джентльмены. Для Англии всегда есть это «потом»… ВСЕГДА.
Вы убийцы…
Двадцать три из сорока танков 4-й Теннессийской бригады конфедератов удалось-таки подбить на городских окраинах. Но это уже ничего не меняло – штурмовые группы «серых спинок» прорвались в центр Нэшвилла широким клином. Подразделения федеральных сил начали складывать оружие; отряды «черных братьев» защищались с яростью загнанных в угол крыс, не давали пощады – и не получали ее, смешно было бы на нее надеяться после недавних массовых убийств в школах, роддомах, белых кварталах… Дикий ликующий вопль наступающих «серых» бил в уши, перекрывая даже пальбу вокруг – и вот боевики начали в ужасе разбегаться, теряя остатки того, что профессор Толкиен назвал когда-то «бесноватым мужеством». Дольше всего они держались у центральной мечети… но вот и ее стены рухнули под выстрелами подошедших по зачищенным улицам танков, хороня под собой последних бандитов…
…Около горящего здания банка лежали трупы. Ветер носил бумаги – много зеленых бумаг, взлетавших в потоках горячего воздуха выше столбов, на которых качались тела повешенных. Горел танк, два «Хаммера», из одного вытаскивали раненого водителя. Мальчишка – рослый, крепкий, но с совсем детским лицом, раскрасневшимся от волнения и азарта – в камуфляжной форме, но в лихо заломленной серой шляпе на светлых вихрах – держа в одной руке старый «Гаранд» с окровавленным штыком, а в другой – теннессийское знамя, ловко взбирался по развалинам. Встал на дымящихся зубцах и, размахивая полотнищем, закричал звонко:
– Юг! Урррааа!!!
– Юг! Юг!! Юг!!! – заревели вокруг.
Мальчишка торжествующе вонзил древко в щель между блоков… и обернулся.
Человек в форме капитана федеральной армии, сидя в углу полуразрушенной комнаты около нескольких трупов и опрокинутого пулемета, держал в трясущихся руках пистолет.
– Сюда-а! – крикнул южанин, вскидывая оружие… но федерал не собирался стрелять.
Сжимая пистолет, он что-то бормотал – и подскочивший снизу бородатый конфедерат, тоже вскинувший было «М16», опустил оружие. Мужчина и мальчик осторожно подошли к капитану, вслушались в его бормотание.
– Вы – убийцы, и конец ваш будет ужасен… вы – убийцы, и конец ваш будет ужасен… вы – убийцы, и конец ваш будет ужасен… вы – убийцы, и конец ваш будет ужасен… – шептал тот, лихорадочно блестя глазами. На куртке еще был виден бейдж – офицера звали Лафферти.
