Все кончилось внезапно. Площадь как-то сразу оказалась пустынной.
Там, где как в водовороте исчезли епископский балдахин и крест, сейчас были только полицейские, они нагибались, поднимались, приходили, уходили, вынося жертвы непонятной паники. Как всегда, они прибыли слишком поздно.
— Мне кажется, что мы вне опасности,— сказал Робер.— Но я думаю, нужно вернуться.
— Куда? — осведомился Джек.
— На борт «Симью». Все происходящее, в конце концов, нас не касается, и, я полагаю, надежнее всего мы будем чувствовать себя под английским флагом.
Присутствующие не могли не согласиться с этим доводом и поспешили добраться до корабля. Там уже собралось большинство пассажиров, оживленно обсуждавших удивительное событие. Некоторые возмущались, и, конечно, не последним среди них был сэр Гамильтон.
— Позор! Позор! — повторял он на разные лады.
— Вот что такое португальцы! Если бы Англия показала этим азорцам, что значит настоящая цивилизация, это не могло бы случиться!
Саундерс ничего не говорил, но выражение его лица было красноречиво. Если бы он желал Томпсону наибольшего зла, то ничего лучше, чем это происшествие, не придумал бы. По теории вероятности, по крайней мере, десяток пассажиров не явятся на борт, а это означает невозможность продолжения экскурсии и вынужденное возвращение в Англию. Появление первых пострадавших особенно не изменило прекрасного настроения этого неповторимого пассажира. Но Саундерс заметно помрачнел, когда на борт стали подниматься последние туристы. Он был раздосадован.
Во время обеда Томпсон сделал перекличку и обнаружил, что отсутствуют только двое. Но вскоре и эти двое появились в салоне, конечно же в образе молодоженов. Саундерс, признав, что все в сборе, стал похож, как обычно, на недовольного дога. Молодая пара была верна себе — то есть демонстрировала по отношению к остальному миру абсолютное равнодушие. Ни он, ни она и не подозревали о событиях, происшедших в течение дня. Сидя рядом, они были заняты лишь друг другом, вели разговор скорее глазами, чем языком, и внешние события оставались за пределами их мира, не вторгаясь в него.
Еще одним вполне довольным жизнью человеком, как и эта трогательная пара, был сэр Джонсон. В этот день он побил все рекорды, еще немного — и достиг бы высшей стадии опьянения. Насколько его состояние позволяло ему понять ситуацию, сэр Джонсон мог только радоваться своему упорству в нежелании ступить на землю Азорских островов.
Четвертой совершенно счастливой личностью был Тигг. Его телохранительницам пришлось испытать минуты величайшего беспокойства, когда он был почти унесен потоком. Какой лучше этого случай покончить счеты с жизнью мог представиться оригиналу, жаждущему смерти? Ценой героических усилий Бесс и Мери удалось уберечь Тигга и защитить его от толпы, при этом им приходилось пускать в ход свои длинные ноготки. Тигг остался цел и невредим и счел даже, что его спутницы слишком преувеличили опасность этой свалки.
Однако для Бесс и Мери все кончилось не так уж благополучно. Синяки на теле долго не позволяли им забыть праздник Троицы на острове Терсейре.
Столь же пострадавшим, но по другой причине, оказался их отец, почтенный Блокхед, вынужденный одиноко обедать в своей каюте. Он не был ранен. Но Томпсон заметил у своего пассажира признаки зуда и счел нужным предложить бакалейщику вести себя осторожно и держаться в изоляции. Блокхед принял этот удар судьбы со смирением и не выказал гнева.
— Кажется, я подцепил местную болезнь,— говорил он дочерям, уже не сдерживаясь и вовсю расчесывая себя.— И эта неприятность случилась только со мной.
Дон Игину появился на палубе, когда мистер Сандвич подавал жаркое. Он привел с собой братьев.
Поскольку дон Игину объявил их братьями, сомневаться в этом никто не стал. Но очень уж явным было несходство родственников. Насколько в доне Игину чувствовалась порода, настолько его братья казались вульгарны и грубы. По внешности они напоминали борцов: один — высокий и сильный, другой — коренастый, крепко сбитый и широкоплечий.
Примечательно, что оба имели признаки недавнего ранения. У высокого была перевязана левая рука, у более низкого правую щеку пересекал шрам, залепленный пластырем.
— Позвольте представить вам,— обратился дон Игину к Томпсону,— моих братьев, дона Жакопу и дона Криштофу.
— Они желанные гости на борту «Симью»,— ответил Томпсон.— Я с сожалением вижу,— продолжал он, когда братья сели за стол,— что господа ранены…
— По несчастью, споткнулись и, падая, поранились о разбитое лестничное стекло,— перебил его Игину.
— Ах так,— отозвался Томпсон.— А я хотел спросить, не пострадали ли джентльмены в страшной уличной драке. Но вы опередили меня с ответом.
При этих словах Робер машинально посмотрел на Жакопу и Криштофу, и те, как ему показалось, вздрогнули. Но, очевидно, братья в самом деле ничего не знали о прискорбном происшествии, потому что дон Игину искренне удивился:
— О какой драке вы говорите? Что-нибудь случилось?
Все просто поразились: как могли братья де Вега не знать о происшествии, взбудоражившем весь город!
— Боже, все очень просто,— ответил дон Игину.— Мы же не выходили из дома. Впрочем, может быть, вы преувеличиваете, наверное, это была мелкая уличная потасовка.
Все зашумели, Томпсон рассказал дону Игину о том, что произошло. Тот озадаченно произнес:
— Не могу понять, как набожный народ мог так вести себя во время процессии. Но предоставим разобраться в этом им самим. Мы ведь уезжаем вечером, не так ли? — добавил он, обращаясь к Томпсону.
— Да, конечно,— ответил тот.
Не успел он закрыть рот, как раздался пушечный выстрел, отчего вздрогнули окна салона. Звук растаял как эхо, и никто не обратил на него внимания.
— Вы плохо себя чувствуете, дорогой друг? — осведомился барон у внезапно побледневшего дона Игину.
— Это лихорадка, я подцепил ее в Прайе. В этом городе решительно нездоровый климат,— ответил португалец. На лице его вновь появились обычные краски.
С палубы раздался голос капитана Пипа:
— Мальчики, поворачивать на брашпиль[71].
Сразу же послышался сухой мерный звук коловорота, бьющегося о железную обшивку. Пассажиры поднялись на верхнюю палубу, чтобы присутствовать при отплытии.
За время обеда стемнело. В ястребиной черноте были видны только огни Ангры, оттуда все время доносился шум.
Над палубой раздался голос Флишипа:
— Поднять якорь!
— Так держать! — командовал капитан с мостика.
Снова раздался звук падения брашпиля, и якорь уже подымался со дна, когда в ночи на расстоянии двух кабельтовых от «Симью» послышался оклик.
— Пару,— приказал старший механик.
— Еще,— подтвердил со своего мостика капитан.
Двухвесельная шлюпка вынырнула из темноты и подошла к левому борту корабля.
— Мне нужен капитан,— сказал по-португальски человек, увидеть его мешала темнота. Робер перевел.
— Я здесь,— ответил капитан Пип, спустившись с мостика и подходя к борту.
— Этот человек,— перевел Робер,— просит спустить трап, чтобы подняться на борт.
