шаги. В конце сентября 1915 года морской министр адмирал И. К. Григорович направил своему коллеге, генералу А. А. Поливанову, являвшемуся одновременно и председателем Особого совещания по обороне государства, письмо, в котором сообщал, что с 1912 года немцы и австрийцы стали проявлять усиленную активность по изучению морских сил России и с началом войны противник сумел «глубоко проникнуть во все области военно-морского дела». Адмирал констатировал, что контрразведка Военного ведомства, перегруженная своей основной работой, не уделяет должного внимания флоту, и предлагал выделить морскую контрразведку в самостоятельную организацию. Направив одновременно с письмом выработанный МГШ проект Положения о морских контрразведывательных отделениях, Григорович предлагал Поливанову высказать свои замечания. Но это была лишь бюрократическая формальность. Моряки уже приняли решение и отказываться от него не собирались. В указанном Положении задача морских отделов контрразведки формулировалась следующим образом; «Борьба с военно-морским шпионством и вообще воспрепятствования тем мерам иностранных государств, которые могут вредить интересам морской обороны империи». Предполагалось создать контрразведывательное отделение Морского Генштаба, а также финляндское, балтийское, беломорское, тихоокеанское и черноморское отделения. В случае необходимости по указанию начальника МГШ могли быть образованы и другие органы контрразведки, в том числе в морских крепостях.
Наиболее активно взялось за создание контрразведки командование Черноморского флота. Уже 14 октября 1915 года начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М. Н. Алексеев утвердил Положение о разведывательном и контрразведывательном отделениях штаба. Руководителем обоих органов назначался третий помощник флаг-капитана флота, причем специально оговаривалось, что он должен быть «основательно знакомый на практике с разведкой и контрразведкой». В 1915–1917 годах указанную должность занимал капитан 2-го ранга Нищенков, а начальником контрразведывательного отделения являлся ротмистр Автономов, откомандированный из Севастопольского жандармского управления. К концу второго года войны начали функционировать контрразведывательные отделы на других флотах и в Финляндии.
Что же касается контрразведки Морского Генштаба, то укомплектовать ее и организовать работу оказалось сложнее. Руководство Регистрационной службы, на которую возлагались функции контрразведки и разведки, приоритетным считало последнюю. Укреплению аппаратов военно-морских агентов, прежде всего в Скандинавии, уделялось особое внимание. Туда направлялась большая часть денег из секретных сумм, подбирались и командировались флотские офицеры и завербованные сотрудники.
Гибель новейшего линкора «Императрица Мария» в октябре 1916 года, несомненно, заставила руководство МГШ задуматься, ведь основной версией случившегося тогда считалась диверсия германских агентов. Начальник Морской регистрационной службы МГШ капитан 2-го ранга В. А. Виноградов предпринял необходимые меры по активизации работы военно-морских агентов по линии внешней контрразведки, а в начале 1917 года инициировал созыв представительного совещания, на котором обсуждался один вопрос — «О сформировании морской контрразведки». В совещании приняли участие, помимо самого Виноградова, руководитель разведывательного делопроизводства ГУГШ Генерального штаба полковник М. Ф. Раевский, начальник Центрального военно-регистрационного бюро ГУГШ полковник В. Г. Туркестанов, заместитель Виноградова подполковник А. И. Левицкий, начальник отдела контрразведки штаба Петроградского военного округа полковник В. И. Якубов и глава Петроградского морского отдела контрразведки полковник И. С. Николаев. Совещание продолжалось восемь дней. К сожалению, итоговый документ пока обнаружить не удалось. Исходя из того, что приказ по Отдельному корпусу жандармов, регламентирующий службу офицеров корпуса в морской контрразведке, вышел 12 февраля 1917 года (через два дня после окончания совещания), можно напрямую связать его появление с обсуждением вопроса о кадрах.
Реализовать приказ не удалось, поскольку вскоре после Февральской революции перестало существовать Жандармское ведомство, все его офицеры, уже зачисленные в контрразведку, подлежали немедленному увольнению. О том, что происходило в те дни, позднее вспоминал помощник начальника контрразведки Черноморского флота C. M. Устинов. Созданная Севастопольским советом комиссия решила полностью реорганизовать отделы контрразведки, а затем признала необходимым произвести основательную чистку персонала. «Все члены Департамента полиции, — писал Устинов, — и агенты бывшего окраинного отделения были уволены. Эта мера лишила контрразведку опьггных работников, в некотором отношении даже незаменимых».
Итак, версия о диверсии была и остается наиболее вероятной, но, кто именно осуществил взрыв «Императрицы Марии», до сих пор неизвестно. Мы уже установили, что германская линия здесь является основной. Однако не единственной.
Вспомним здесь достаточно удивительное сообщение В. Б. Жилинского, опубликованное в журнале «Голос минувшего» еще в 1917 году. «О подготовлявшейся гибели на Черном море нашего лучшего линейного корабля «Императрица Мария» Департаменту полиции было хорошо известно». Сообщение весьма странное. Почему о готовящейся диверсии стало известно именно полиции? Ведь полиция занималась исключительно уголовными делами и… революционерами! Если о готовящейся диверсии знала полиция, то почему ее руководители вовремя не поставили в известность командование Черноморским флотом и флотскую контрразведку или хотя бы Корпус жандармов? Все это весьма странно. Может быть, полицейские начальники не придали должной важности полученной информации, а может быть, молчание полицейских чинов стало следствием какой-то межведомственной вражды? Кроме этого, возникает закономерный и самый важный вопрос откуда полицейские получили информацию о готовящейся диверсии? Уголовников мы исключим сразу, ибо к делам такой сложности и важности люмпен никогда не привлекается. Тогда, может быть, информация была получена через информаторов в среде революционеров? Но это значит, ни много ни мало, а то, что определенные революционные круги намеревались использовать взрыв российского линейного корабля в своих целях.
Напомню читателю, что трагические события на «Императрице Марии» от волны революций в России отделяет всего несколько месяцев. Поэтому возможно, что в данном случае германские диверсанты были не одиноки, а вполне могли действовать с представителями революционных партий. Основания для такого, казалось бы, фантастического союза были вполне реальными. Вспомним весьма тесные контакты российских социал-демократов с германским Генеральным штабом в годы Первой мировой войны, «пломбированные вагоны» и т. д. Но какой был резон взрывать корабль со своими соотечественниками?
Резон, оказывается, был. Дело в том, что к концу 1916 года степень революционизации Черноморского флота была значительно ниже, чем Балтийского. И это при том, что во время революции 1905 года именно Черноморский флот шел в авангарде антиправительственной борьбы (вспомним «Потемкин», «Очаков, «Прут», ноябрьское восстание в Севастополе), а балтийцы лишь следовали за ним. Спокойствие на Черноморском флоте вызывало серьезную озабоченность руководителей всех революционных партий. А потому в преддверии грядущих революционных событий следовало как можно быстрее «подтянуть» черноморцев до уровня Балтийского флота. Но как это сделать? Ведь если в 1905 году матросские восстания происходили на волне трагедии Порт-Артура и цусимского позора, то в 1916 году обстановка на Черном море была совершенно иной.
Дело в том, что во время войны вообще сложнее поднять матросов на своих непосредственных командиров, потому что они вместе сражаются с врагом и вместе рискуют жизнью. Офицер в данной ситуации значительно ближе матросу, чем какой-то заезжий пропагандист-революционер. Кроме этого, Черноморский флот не терпел никаких поражений, а, наоборот, вполне успешно воевал и нес при этом минимальные потери. Черноморцы энергично готовились к масштабной десантной операции на Босфоре, которая обещала столь грандиозную победу, после которой пораженческие настроения вообще невозможно было бы возбудить. Поэтому следовало торопиться. В сложившейся на Черноморском флоте обстановке настроить матросов против офицеров можно было только какой-то особо крупной и кровавой акцией, после которой можно было обвинить черноморское офицерство в предательстве и уничтожении собственных матросов. В контексте этого внезапный взрыв в собственной главной базе новейшего дредноута с большими человеческими жертвами был наилучшим из вариантов.
Закономерен вопрос а как же при этом обстояло дело с моральной стороной? Кто мог решиться на
