— Кто эти люди, которые приходили к агенту?
— Никто не приходил.
— Как никто не приходил, когда ты сам при мне докладывал ему.
— Я… я… не знаю… Я… не докладывал…
— Ах, негодяй! Ты мне еще врать будешь. Ведь при мне же ты докладывал агенту.
— Ничего не знаю… Я ничего не знаю, — с испугом смотря на швейцара, залепетал мальчуган.
Но лейтенант упорно продолжал допрос. Швейцар — словно воды в рот набрал… Наконец мальчик признался, что какие-то двое людей действительно заходили к японцу.
Чириков немедленно отправился в штаб командующего флотом, прямо в кабинет флаг-капитана оперативной части.
— Разрешите задать вопрос? Японский агент находится ли под наблюдением?
— А что?
Лейтенант рассказал все, только что изложенное, и свои подозрения.
— Мы этого не знали. — Очень хорошо, что вы немедленно сообщили нам. За агентом установлено тайное наблюдение, но мы еще усилим его…
На следующей день по заранее выработанному плану состоялось посещение судов флота, авиации и флота. Агент особенно интересовался «Марией» и долго задержался на ней. Осматривал боевые посты. В кают-компании ему был предложен обед. Он попросил себе на память две матросские ленточки с надписью «Императрица Мария»…
В тот же вечер в Севастополь прибыл его помощник, капитан-лейтенант X. Полная противоположность своего патрона. Мускулистый, с энергичными, резкими чертами нервного лица, с большим лебединым носом, придававшим ему выражение хищника.
Оба они три дня пробыли в Севастополе и на автомобиле отправились на южный берег Крыма с тем, чтобы из Ялты проехать в Симферополь и оттуда прямо в Петроград. Свой багаж они просили отправить из Севастополя курьерским поездом и поместить его в заранее назначенное купе.
Дня через два лейтенанту Чирикову доставляют депешу: «Багажа в купе нет». Следуют подписи агентов. Чириков немедленно поехал на вокзал.
Начальник станции, многозначительно мигнув, отвел его в сторону:
— Не беспокойтесь за багаж. Он уже доставлен «им» жандармами.
— А-а…»
В сентябре того же года товарищ морского министра, вице-адмирал П. П. Муравьев производил инспекторский объезд судостроительных заводов Николаева. 7 октября возвращался в Петроград, когда под Харьковом ему доставили в вагон срочную депешу морского министра, как громом его поразившую: «Поезжайте в Севастополь. Выясните причину гибели «Императрицы Марии»».
Адмирал немедленно телеграфировал в Харьков о задержании севастопольского поезда и на следующий день был уже на месте катастрофы.
Сквозь прозрачные воды смутно виднелись очертания днища покоящегося на глубине дредноута. Потрясенные люди окружили адмирала. В их ушах слышалась еще жизнь внутри корабля. Сотни страшно обожженных, заживо разлагающихся, умирающих людей. Погребальный перезвон церквей. Удрученный Колчак, пославший Государю телеграмму об отставке…
Что?! Как?! Почему?! Никто, решительно никто не мог ничего ответить на эти вопросы.
Злой умысел? Самовозгорание пороха? Много было всяких предположений, но ничего определенного.
Ни разговор с Колчаком, ни беседа с председателем следственной комиссии вице-адмиралом Маньковским, ни со спасшимися чинами экипажа не выявили ничего. Тайна происшедшего покоилась на дне.
Душевно разбитый, утомленный безрезультатными поисками в течение целого дня, министр направился к себе, в Малый дворец. Долго ходил по кабинету, вспоминая и обдумывая все показания, предположения, беседы.
Самовозгорание, разложение пороха?! Адмирал — блестящий техник, специалист по взрывчатым веществам, бывший лектор и руководитель минного офицерского класса и, наконец, глава всей технической части Морского ведомства — отбрасывал эту мысль. Она не состоятельна Самовозгорание не могло иметь места Весь процесс изготовления и анализа порохов не допускает этого. Исключений в проведении химических принципов быть не могло. Всякое мельчайшее исследование тщательно фиксировалось. Каждая партия пороха выдерживала все законные испытания. Сам Бринк наблюдал за этим. Тем более этого не могло случиться на «Марии», где возраст пороха был молодой. Старый никак не мог попасть в снабжение кораблей. Нет, тысячу раз нет! Я отбрасываю эту мысль.
Адмирал приостановился.
«А недавний взрыв «Леонардо да Винчи»? И еще другого итальянского корабля? А в Тулоне? — взрыв французского броненосца, английского. И все — теперь, недавно». Пять таинственно взлетевших на воздух кораблей. И все у союзников. Ни одного у немцев.
Адмирал снова зашагал.
Но как?! Каким путем? Мысль о взрыве на расстоянии вполне допустима. Я сам присутствовал при испытаниях катера, управлявшегося с берега по радио. Тогда в присутствии государя он без единого человека прошел из Кронштадта в Петергоф… Были даже технические работы до испытанию взрывов на расстоянии…
Теряясь в догадках, адмирал опустился в кресло. Не заметил, как погас день и сгустились сумерки.
Еще в первый свой при въезд в Севастополь (в последние дни командования флотом адмиралом Эбергардом) товарищ министра встретился со своим старым знакомым, г. NN, бывшим драгоманом нашего Генерального консульства в Константинополе, назначенным во время войны заведовать политической частью штаба командующего Черноморским флотом Супруги NN проживали в Севастополе.
Если бы я имел право назвать фамилию этой четы, каждый узнал бы в ней известное в оккультном мире имя. Сам адмирал в тогдашний свой первый приезд воочию убедился в необычайной, положительно сверхъестественной силе дарования г-жи NN. Ее поразительная способность ясновидения создала ей известность, далеко выходящую за пределы России. Можно привести много примеров ее поистине страшного таланта, но я приведу только те два, которые «неверующего» адмирала обратили в «верующего».
Зайдя однажды вечером в гости к NN, товарищ министра обратился к хозяйке с просьбой продемонстрировать сеанс
— Вот, адмирал, вам карандаш, бумага, конверт. Я уйду в другую комнату, вы же напишите два вопроса и запечатайте в конверт. Я отвечу на них.
Хозяйка вышла.
Адмирал написал два вопроса:
1. Когда я родился?
2. Будет ли Римский-Корсаков назначен начальником артиллерийского отдела?
Первый вопрос адмирал задал вот почему. Всю свою жизнь он считал себя родившимся 30 декабря 1859 года. И родители его, и он сам всегда 30 декабря праздновали этот день. Когда вдруг теперь, потребовав из Морского корпуса (где хранятся подлинные метрики офицеров флота) свою метрическую выпись, неожиданно узнал, что родился он не 30 декабря 1859 года, а 30 января 1860 года.
Второй вопрос задал потому, что, находясь в служебной поездке по югу России, получил из Питера сообщение, что на освободившуюся вакансию начальника артиллерийского отдела Морского ведомства предположен к назначению Римский-Корсаков, что не согласовалось с мнением его, товарища министра. Написав оба вопроса, вложил в конверт, и запечатал.
На первый вопрос ясновидящая незамедлительно ответила:
— Шестидесятый год, 30 января. На второй — задумалась.
— Ах, какое трудное имя! Постойте! Двойное… Римский-Корсаков… Назначен не будет.
Адмирал был поражен. Ведь о действительном дне его рождения никто решительно не знал, кроме его самого да бумаги.
