Они еще немного — весело и шебутно — ходили по участку, заполняя собой до отказа тропинки между кустами черной смородины, на которой уже сизыми гроздьями карабкались ягоды, ели шарлотку с яблоками, наскоро приготовленную бабушкой. А потом веселый автобус, раскидав улицу в пыль, укатил в мутном облаке — на закат — в Москву.
На Пашкином участке было тихо. В этот вечер он не пришел ни на бревна, где мы сидели, ни к Симке на участок — жечь костер. Нам было невесело. Кажется, милиционер напугал Пашку. Он, наверное, больше так не будет.
Но как-то все это было неправильно — и неправильность эта вылезла только сейчас. Когда поздно все исправить и сыграть все по-новому. Какая-то трещинка появилась в картинке мира — и строгий понарошку дядя Коля, и униженный по правде Пашка не выходили из головы.
— Мы как трусы поступили. Ябеды, — сказал Симка однажды, когда мы с Полинкой рвали у него на участке зеленый крыжовник.
— Это ж была просто шутка, — бормотали мы. А сами знали, что и правда — трусы и ябеды.
И оттого никто не решался сказать Пашке про актера.
Бабочек он и вправду больше не убивал, только нас это уже не радовало — эка невидаль, милиционера испугаться. И было перед Пашкой очень стыдно — что заставили его краснеть и бледнеть и стоять перед нами дураком. Каждый раз, увидев его, почему-то хотелось отвести глаза, чтоб он не напоминал белыми бровями и выцветшей челкой об истории с милиционером.
Ветер отдувал занавеску на входе в террасу, в воздухе — осенью — разлился запах грибов, сырых листьев и мокрого, прелого дерева, на котором вот-вот вырастут опята.
В Яблочный Спас мы вместе рвали в кепку мелбу и белый налив, сразу брызгавший молочным соком, если надкусить. И пруды стали холодны, и ночи — бескрайни. Уже нельзя было подолгу сидеть у костра и смотреть как восходит посреди ночи утреннее солнце, и слушать как просыпаются после короткой ночи первые птицы.
Зато на голову ложился Млечный Путь, на глазах на землю фейерверком сыпались звезды, и можно было увидеть и Большую, и Малую Медведицу, и Волосы Вероники, и Лебедя — не стараясь, просто так.
Полинка жарила на веточке черный хлеб — бок у него пригорал и пах. Симка палкой тыкал в горящие дрова, и огонь брызгал вверх, к листьям яблонь, мириадами мелких искр. Сестра-Ася, как всегда, молчала, завороженно глядя в костер, а Пашка крутил в руках ржавую дверную петлю.
Ящерица появилась в мечущемся свете костра вдруг. Тоже заметалась, засеменила мелко по траве, взбежала на серую старую доску, которая годилась ей в трамплины. Замерла наверху, немигающим глазом уставясь в огонь — удивляясь, наверное, как это ее угораздило вылезти на улицу так поздно.
— Жорик, — удивленно протянула сестра-Ася.
Мы переглянулись. Никакой это, конечно, был не Жорик, но дядя Коля будто снова появился в поселке. Уши запылали, Симка сосредоточенно рассматривал носки своих ботинок, а у Полинки был такой вид, словно ей хотелось сбежать.
— А я сразу понял, что милиционер — ненастоящий, — вдруг сказал в тишину, ни к кому не обращаясь, Пашка. — Актер.
Пощечина
О шалашах мы мечтали давно.
Первый шалаш построили Пашка с Симкой — из сухих веток, которые нашли в лесу. Совсем маленький, с огромными прорехами. Через них жарко светило солнце и лил теплый дождь. Как-то утром взрослые ребята проходили мимо нашего шалаша и, легонько пнув ногой, развалили его. Если честно, шалаш было не жалко — такой он получился детский и ненастоящий.
Потом на поляну за нашей улицей мы притащили старые, полупрогнившие доски. Долго вкапывали их в песок, а Пашка с Полинкой прилаживали вместо крыши куски старого грязного рубероида.
— Может, помыть, — сомневалась я.
— Дождь помоет, — весело отмахивался Пашка.
Первый же дождь помыл рубероидную крышу и повалил наш хлипкий домик. Отстраивать его заново никому уже не захотелось.
В общем, все это было не то — хотелось настоящих шалашей. Как у индейцев — апачей там, или из племени сиу. Чтобы ночевать в них, прятаться от ливней и родителей. Собственный домик, в который нету хода взрослым, где нету супа с добавкой, «мыть ноги и ложиться спать быстро!», где можно сидеть и лежать прямо на полу и жечь рядом костер до умопомрачения.
— У леса валяются большие палки, как раз на стоящий шалаш, — сообщил Симка, однажды зайдя к нам после завтрака. — Надо брать.
И мы пошли за подмогой.
— Ой, не могу — не могу! — сказала Полинка. — Мне комнату свою убирать сказали. Я потом приду… ну, когда уберусь.
— Дрова мы сегодня рубим, — Пашка важно похлопал по рукоятке маленького топорика.
— Придется втроем, — вздохнул Симка и с сомнением глянул на сестру-Асю. Та смотрела в сторону — будто и не собиралась ничего строить.
— Может, завтра, прямо с утречка? — попробовала она оттянуть тот момент, когда придется работать.
— Не пойдет, — авторитетно заявил Симка, — завтра палки уже все утащат. Что, думаешь, мало желающих шалаш построить?
Строить шалаш оказалось делом нелегким — особенно втроем.
Симка вообще лучше всех знал, как построить дом и сварить варенье. Как насушить зверобоя и когда лучше всего собирать черносмородинный лист для чая. И, конечно же, он знал, как лучше всего строить шалаши.
Кожица с жердин слезала длинными полосками, оставляя влажный, красноватый и пряный след. Гибкими ремешками из коры мы связывали накрепко — крест-накрест — основу нашего шалаша. Выбирали ветки — еще с листьями — для крыши.
Рвали траву под корень, чувствуя, как под пальцами тонко переламываются упругие травинки, заполняя ноздри терпким ароматом скошенной травы. Несли охапки — прямо с лиловым кружевом колокольчиков и мохнатыми лопухами мать-и-мачехи. Скидывали на пол еще дырявого шалаша, снова неслись взапуски за лесной забор, через поляну, насквозь прошитую послеполуденным солнцем — оно бежало под пальцами, карабкалось по корявым стволам елей, отражалось в янтарной, тяжелой капле смолы.
Сестра-Ася раскраснелась, Симка счастливо оглядывал растущий на полу стог, и каждый думал, наверное, одно и то же — как здорово будет вечером валяться в колокольчиках, в первом настоящем своем доме и даже, может быть, засыпать с метелкой иван-чая под щекой. Шалаш выходил похожим на индейские вигвамы — разлапистые, округлые и ужасно уютные.
— Фигвам, — весело заключил Симка, приладив последнюю жердину над входом — получилось что-то наподобие двери. Теперь начиналась совсем новая, волнующая, еще пока неизвестная, жизнь. В шалаше.
Наутро — Симка еще спал и мы не стали его будить — со всех ног побежали к лесу. Надо же узнать, как там наш вигвам. Ни капельки не изменившись за ночь, он ждал нас.
