— За поношенье ответ держать придется.
— Спужался я тя, змеюки вередливой!
— Засеку, — предупредил холодно. Муж глазами сверкнул, но и чуть не опечалился, гордо стоял, не кланяясь.
— Не тронь его! — взмолилась Дуса, а Мал будто не видит ее, не слышит:
— Грозить и огнь водице горазд.
— Горделив ты с избытком.
— По чести живу!.. Малых дев не полоню и в мужние игры с детьми не играю!
Наг бровь выгнул:
— Мадуса жена мне по чести взятая, по сговору общему.
Дуса крикнуть хотела — лжа то! А Шахшиман губы ее накрыл да смял по-хозяйски, свою власть над ней выставляя. Обвил, сил лишил и на Мала уставился: зришь? Не супротивничает. Правду я сказал.
По волосам погладил квелую, пропустил сквозь пальцы: мое.
— Захочу — на твоих глазах возьму. Слова поперек не скажет…
Деве хоть сквозь землю провались — ославил, не отмыться. Все пути в обрат отрезал.
Дернулась только и вновь затихла — крепки объятья поганого, а чары того шибче. То ли сон, то ли туман стелет, дурманом одолевает.
— А не за тем зван ты. Хочу подарить тебя подруге моей да не знаю по сердцу ли дар ей такой.
— Да, — выдохнула поспешив. Наг улыбнулся и руку ей свою выставил:
— Годен дар? Благодари.
У Мала глаза вспыхнули: не смей! Девушка же замерла, понимая, что змей ее намеренно перед родичем склониться заставляет, хозяином его признать. Сделай так-то и нет у раничей кнеженки — раба навья, нагом опороченная под нага же согнувшаяся. Знать и другим гнуться, скверну ладой признавать.
Не сделай — что утворит неведомо. Погубит Мала ведь, в наказанье да назидание покуражится.
Дуса голову лишь склонила до руки, выбрав ни то, ни другое.
— Добро, — проглотил Шахшиман, пальцами щелкнул и накинули его братовья на Мала цепи, выю ободом полонили, сокола за руки придерживая, чтобы не рвался супротив. Взревел тот, а попусту. Громыхнул конец цепи, у ног кнеженки лег. — Ну? Веди своего раба в клеть за домом. Пусть посидит, подумает. Позже встретимся, за хулу да напраслину поквитаемся. Негоже коль раб на хозяина лает. Он как собака — место знать должен.
— Я и собак на цепь не саживала, за цепи не тягала. Родовича тем паче не стану, — упрямо молвила Дуса. Ярь в душе подниматься начала да такая что саму пугала.
— Обоих накажу, — шепнул Шах.
— Чтоб ты сгинул постылый!
И откуда что взялось — отринула его от себя, к Малу пошла, попыталась окову снять. Но тот за руку ее перехватил, стиснул легонько, ласково и шепнул, улыбку вымучив:
— Не гневись, не тешь аспидов. Воля она ж не в теле — в душе.
Дуса чуть не заплакала до того тошно стало и жалью в сердце обняло. Ринулось наружу запрятанное, все что горело и душу жгло:
— Не сама я здесь, не царица — рабыня. Не муж он мне — хозяин…
— Тише, голубка. Знаю все, вижу, чай с глазами.
— Как ты-то попал? Как родовичи? Матушка с батюшкой?
Шеймон цепь рванул, Мала в снег ринул, только успел тот шепнуть:
— Живы.
И потащили его по снегу, ободом душа. Забился, пытаясь от оков избавиться, сжал руками железо на вые, разгибая и освободился бы не оглуши его хвостом Масурман. Шахшиман же Дусу схватил, толкнул от родича к терему. Та юзом до крыльца пролетел и у ног Шимаханы остановилась. Глянула снизу вверх. Нагайна словно и не видит ее, в даль смотрит, на брата:
— Прикажу баньку истопить, подругу твою пропарить до нутра.
— Добро, — прошипел тот. Схватил девушку за ворот платья на спине, как кутенка в двери ринул. Прошел за ней. — Так-то ты мужней воле неперечлива? — навис.
У Дусы ярь колобродит по душе, туман морочный навий развевает и то, что подумать не могла сотворить — творит, застив разум. Выствила девушка ладонь и крикнула слова заветные. Застолбило Шахшимана, заледенило. Миг и отряхнулся, только льдинки на пол посыпались.
— Что еще надумаешь? — зашипел, за грудки в воздух поднимая. Силен аспид, да гнев Дусы то не понимает, вровень с ним ставит — запела она клятье в лицо ворога, все светлые силы трех миров призывая. Тот меняться начал, борется с заклятьем, кривиться, а оно сильнее — давит его. Исчез, словно не было нага.
Дуса из избы вон, нагайну по дороге застолбив. Рез у Масурмана выхватила и следом к брату отправила. Бегом к клети. А там Шеймон с мариными девами-воинами, только закрывать начали. И будто Щуры деве что не знала нашептали — Волоха заклятье, что время останавливает. Замерло все, застыло, только снег кружит, да Мал обод отгибает.
Дуса на колени у жердей полона упала, рез родицу отдала:
— Беги!
Тот цепи скинул, рез взял и ну из клети. Выскочил да притормозил, Дусу за руку схватил:
— Вместе уйдем!
Полетели ног не чуя к бору, а там Афинка с мечом.
— Здравствуй сестрица, — улыбнулась как навья, клинок выставила. — Никак обиду мужу чинить решила?
— Пусти глупая!!
Мал смекнул — не Финна та уже — навья слуга, крепко, с душой и умом им отданная, и ринулся на деву. Тут за спиной голосок:
— Здравствуй страх воплоти.
Обернулась Дуса — Арес с мечем стоит, за спиной его наги и воины Ма-ры. Та во главе с посохом волхва, взгляд колюч и черен.
Конец, — только и поняла Дуса.
Ма-Ра посох подняла и громыхнула пару слов, развевая девой посланное. Наг хвостом беглецов сшиб памяти лишая.
Очнулась на полу носом у сапог, что стояли. Вверх голову подняла — Шахшиман! Она же в другой мир его отправила!
— Расстроила ты меня, — прошептал куда-то в сторону глядя. Рубаху скинул, рукой синеватые полосы — след заклятья огладил. — Ярь тебе силы дает? Знать не малы они. И учена на совесть. Добро. Знатная ведунья.
Дуса голову в сторону повернула а там огромный кусок слюды в окантовке закамуристой, дивной и два када что его держат. Отражается в слюде комната, наг, каков есть и тени, то вспыхивают, то пятнами мрак мелькают.
Шахшиман не тронув — жестом девушку поднял и за шею схватил крепко, заставляя в слюду смотреть:
— Зеркало то, — поведал спокойно, не обращая внимания, что синеет Дуса от удушья. — Ведуну вещь нужная. Глянь, моя царица на себя, глянь краса писанная, мастерица арья.
А в зеркале ужас со змеями вместо волос и крикнуть бы, а сил нет. Замерзло сердце и тело от ужаса.
— То-то, — откинул в сторону. — Хороша? По нраву себе?
Морок, морок!
— Пока, — повернулся к ней, взгляд упер в лицо. — Бежать от меня вздумала? Кинуть меня, друга суженного? — тихо спросил, а по телу холод от голоса пополз. — Постыл значит? Родович мил? Будет тебе урок Мадуса, крепко его попомнишь. Идем в баньку, истопили уже пока ты личиком пол отирала в небытие плавала. Апосля платить станешь.
