старенькой гитаре Женька Тараконов. И не только бренчал, но и пел, да так, что вокруг собралась половина девятой роты:
Пацаны курили, внимательно смотрели, как Таракан берет аккорды, стараясь, что называется, на ходу их запомнить, чтобы потом сыграть не хуже.
Очередной дневальный дежурил на входе возле тумбочки и заодно следил через открытую дверь, чтобы никто из офицеров или прапорщиков не подошел к расположению роты незамеченным.
Дневальные свободной смены драили толчки и полы в казарме. Нормальные же воины — те, кому не хватало воображения или музыкального слуха, дрыхли без задних ног на своих койках, установленных в два яруса.
— Да ну, блин, Таракан, кончай этот отстой! — недовольно сказал высокий, похожий на молодого артиста Ланового, нижегородец Андрей Курганов. — Сейчас, блин, рэп задвигать надо:
— Вот на фига ты испортил хорошую песню, Курган! — прикрикнул на него Юра Басаргин. — Ты вообще тупой какой-то по жизни. Вали спать, пока я тебе в морду не зареперил от сердца полноты.
— Сами вы дураки тупые! — обиделся Курганов и нехотя направился из туалета в спальное помещение.
— Таракан, слышь, что это за песня вообще? Старая, наверно, — спросил Владик Заславский, курносый, голубоглазый парень из Вологды.
— Лет двадцать, наверное. Ее еще мой отец пел.
— Ну так допой последний куплет-то! — попросил Кадра.
— А у меня, ребята, прадед погиб в сорок первом под Москвой, — задумчиво сказал Валя Хлебников, интеллигентный и впечатлительный парнишка из Питера. — Может, это о нем песня?
— Пошли спать, пацаны, — не отвечая на вопрос, сказал Тараконов…
Проскользнув без шума между рядами двухъярусными коек, ребята разделись и забрались под тонкие солдатские одеяла.
— Таракан, ты спишь? — тихонько спросил Хлебников.
— Сплю, — недовольно пробурчал тот. — А что? — он приподнял голову.
— Смотри, какие в небе огромные звезды!
Действительно, с темного бездонного неба над горами, окружающими военную базу со всех сторон, в окна солдатской казармы заглядывали невероятной величины южные звезды.
— Не звезди, Батон, звезды как звезды. Все, я спать хочу, — ответил заплетающимся языком Тараконов.
— Послушай, я стихи вспомнил, точнее, четверостишие. Только автора не помню.
В ответ Женька Тараконов оглушительно захрапел…
Вой тревожной сирены, кажется, пробивал насквозь барабанные перепонки.
— Рота! Подъем! Тревога! — орал дневальный.
Пацанов словно подкинуло на кроватях. Тревога! Это что — уже война?
— Бегом! Бегом! Бегом! Получать оружие! — кричал страшным голосом прапорщик Лютаев.
Дежурный по роте уже открыл оружейную комнату и стоя у пирамиды подгонял подбегавших солдат. Мальчишки дрожали — то ли от страха, то ли от избыточного волнения. Никогда еще их вот так, посреди ночи, не поднимали по тревоге.
— Строиться согласно боевому расчету! — продолжал надрываться Лютый.
Прямо на плац из боксов автопарка выезжали «Уралы», на которые спешно грузились ящики с боеприпасами.
Когда подразделение выстроилось на строевом плацу, появился и капитан Сапрыкин — свежий, подтянутый, аккуратный, словно и не было у него за спиной празднования дня рождения и практически бессонной ночи.
— Рота! Равняйсь! Смирно! Слушай боевой приказ! Диверсионно-разведывательная группа противника прорвалась в наш тыл со стороны селения Учлой-Бастум. Предположительный состав группы — двадцать человек. Ориентировочное направление движения диверсантов — городская электростанция. Приказываю: выдвинуться в район электростанции, обнаружить противника и уничтожить. Приступить к выполнению боевой задачи!
Солдатики попрыгали в кузова «Уралов» и тронулись в путь.
— Мужики, это же пиздец! — лаконично описал сложившуюся ситуацию Басаргин.
— Да, пацаны, воевать начинаем.
— А я стремаюсь, ребята… слишком, — промямлил Курганов.
— А я вот тебе шас ебану в харю, и ты сразу перестанешь волноваться! — пообещал ему романтичный и мечтательный Валя Хлебников. — Закрой пасть, козлина!
