Говорю, а сам знаю: не позволит. Слышу знакомое:
— Выполняй свой долг, Санька!
Долг, задание, приказ — это у деда любимые словечки.
— Что долг? — говорю. — А если плохо тебе будет?
Дед приподнялся на локте, мигнул глазом и скомандовал:
— Кру-гом!
На этом спор и закончился…
Мы еще до каникул знали: в первый день на первом уроке будет сочинение про школьные каникулы. Кирилл Петрович — учитель по русскому и литературе — заранее предупредил нас. Он из тех, кого мы тоже любим. Неразговорчивый и всегда хмурый, а любим — и все! Смешно! Учит русскому, а сам так мало языком пользуется!
Вошел он в класс.
— Здравствуйте! — говорит.
Дошагал до окна, вернулся молча к двери и, наконец, добавил:
— Пишите.
Что писать — известно: про каникулы. Задание на весь урок. А Кирилл Петрович будет ходить от окна к двери и обратно, точно маятник. Бун однажды сосчитал: как маятник качнется сто три раза, так и уроку конец.
Вынул я перо. Сижу. Ничего у меня не пишется.
— Заснул? — спрашивает Бун.
Я ему прошептал про деда.
— Осел! — говорит. — Деда беречь надо! А ты — осел!
Поднял он руку. Кирилл Петрович заметил и остановился.
— Слушаю.
Бун сказал, что дедушка мой заболел и что поэтому никакого сочинения у меня не получится.
— Данилов! — вызывает Кирилл Петрович.
Я встал.
— Врач был?
— Дедушка не разрешает!
— Иди!
А когда я вышел из класса, Кирилл Петрович приказал Буну сбегать в поликлинику и вызвать врача на дом. Но вмешалась Катюша.
— У меня, — говорит, — мама сегодня в поликлинике дежурит. Разрешите мне — быстрее будет.
Я про этот разговор ничего, конечно, не знал. Вернулся домой, тихонько подошел к дивану: спит дед или не спит? Если не спит, я ему тоже про долг скажу пару слов. Придумал, пока из школы бежал.
Дед не спал. Примаргивая правым глазом, смотрит на меня и сейчас свое «Кругом!» скомандует. Но я его опередил.
— Ты, дедушка, меня не пугай! — говорю. — Долги-то, оказывается, всякие бывают. Мне сам Кирилл Петрович сказал.
— Что же он тебе сказал? — спросил дед, и голос у него слабей, чем утром.
Я эти высокие словеса не переношу, но если надо, могу их, как из пулемета, выстрочить. Самое легкое дело! Я и застрочил.
— Учиться, — говорю, — это постоянный долг каждого советского школьника. Но есть долг и повыше постоянного! Первоочередной, например, долг. Слышал про такой?.. Кирилл Петрович так и сказал, что сегодня мой первоочередной долг — с тобой сидеть.
— Ну сиди, — неохотно разрешил дед, но я-то видел: ему моя речь понравилась.
Он даже задышал спокойнее. Долго молчал, а потом и говорит:
— Глупо, Санька, что нету его.
— Кого?
— Того света… Лежал бы там да поглядывал, как вы тут без меня…
— Ты это чего? — рассердился я. — Ты не смей! И думать не смей!.. Во-первых, сам говоришь — нету того света! А во-вторых, нечего тебе там делать! Хочешь лежать — лежи здесь спокойно хоть сто лет и поглядывай на нас на здоровье!
Дед заулыбался.
— Здесь спокойно не улежишь.
— Почему? Войны больше не будет!
Дед вздохнул с каким-то присвистом.
— Война, Санька, и не прекращалась.
— Во Вьетнаме?
— Во всем мире, — возразил дед. — Только не везде она с пушками и снайперами, но зато без перемирия. И вот тебе, Санька, мой приказ: в стороне от этой войны не стоять — на нейтралке не спрячешься. А с кем и за что воевать, ты уже выбрал, когда вступал в пионеры.
— Дедуля! — говорю. — Утром ты такой мирный был…
— Не путай! Утром я тебе про будущее говорил…
Тут звонок раздался. Открыл я, а за дверью — Катина мама. Из-под пальто белый халат виднеется. И Катюша рядом стоит. Пока я удивленно глазами хлопал, они разделись и Катина мама руки в ванной вымыла. У них в семье, наверно, все такие чистюли!
Вышла она с полотенцем, руки старательно вытирает, прихожую нашу осматривает и укоризненно головой покачивает.
— Уж эти мужчины! — говорит. — Как одни останутся — полный беспорядок!.. Займись-ка, Катюша!
А чем заниматься-то? Пол я сам на прошлой неделе пылесосил. Иголки еловые, конечно, кое-где остались, но разве их уберешь? Они же в каждую щель понатыкались!.. Хотел я заспорить, но не успел. Катюша на кухню за пылесосом побежала, а мама халат поправила и говорит:
— Веди к больному.
«Этот больной сейчас тебе выдаст!» — подумал я и повел ее к деду. Поздоровалась она с ним, удивленно на меня посмотрела и спрашивает:
— Неужели это ваш внук! Вы же совсем еще молодой!
Деда хитростью не купишь. Поглядел он на белый халат и говорит:
— Молодой — не молодой, но, простите, я вас не звал.
Она и не подумала обидеться. Согласилась.
— Я знаю. Это естественно. Лежачий больной никогда сам врача не вызывает.
Дед дернулся — хотел сесть, но сил у него не хватило. Упал на подушку и только глазами врачиху сверлит: сердится, что его лежачим обозвали. Рубашка съехала, и вмятина на левом плече видна.
— Интересное ранение! — воскликнула Катюшина мама, будто только из-за этой старой раны и пришла. — Пулевое… Вертикальное… Вы стояли, а в вас стреляли с самолета…
— Не то! — буркнул дед. — Дуэль была… с ихним снайпером.
— Что вы говорите?
Она быстро прощупала плечо и как-то незаметно приложила ухо к груди деда. Вот это подходец!
Слушала, слушала и говорит:
— Оч-чаровательно! Легкие чистенькие!.. Так… Так-так!.. А сердце от…
Она не договорила, но я понял: она хотела сказать, что сердце отвр-р-ратительное. Ухом по груди деда водит, а смотрит на меня и спрашивает:
— Папа с мамой скоро вернутся?
— В феврале обещали.
— Нужно их вызвать телеграммой.
— Они не на прогулке! — зашумел дед. — Никаких вызовов!
Она ласково погладила его по щеке.
— Вы поймите…
