стояли внизу и отметки ставили: кто долго не решается прыгнуть, трусит наверху — тому двойка, кто завизжит в воздухе от страха — тройка, а кто не прыгнет — того выгонят из «компахи».
— А что! — говорю. — Требования ничего, приличные! Мне они нравятся! У нас бы в отряде ввести такие законы!
— В таком случае, — сказал Борис Борисович и как-то по-чужому посмотрел на меня, — вступай в их группу. Будешь трубки у телефонов обрезать… Им не простая воля нужна, а преступная!.. Вступай — они научат!
Я обиделся.
— За преступление в тюрьму сажают, а вы почему-то не забираете их! Воля — это всегда хорошо.
На это Борис Борисович ничего не ответил, а в конце разговора подбросил кусочек философии вроде своей «мысли повторенной».
— Запомните! — говорит. — Бывает воля преступная. Красота встречается порочная. Свет — убийственный. Есть простота, которая хуже воровства. Сила бывает тупая. Гений — злой… Таких понятий очень много. Подумайте над ними.
Когда мы вдвоем остались, Бун сказал:
— Задира ты все-таки порядочная! Борис Борисович к нам по-человечески, а ты!..
— А что я?
— А ты колешься, как заноза: приличные требования, почему не забираете в милицию? Не забирает, потому что не может! Поймать надо с поличным.
— С трубками?
— Хотя бы с ними!
А ведь верно! Бун опять прав! Умней он меня, что ли?.. И конечно, не надо мне было так с Борисом Борисовичем разговаривать! Что он плохого мне сделал? Противно даже, потому что исправить трудно! За ним не побежишь, слова назад не выпросишь! И кто меня болтать заставил? Может, я — злой гений какой- то?..
— Слушай, — говорю, — Бун! Ты-то хоть не злись! Ну, виноват! Сажайте меня в тюрьму, только ненадолго: у меня дело есть — хочу помочь Борису Борисовичу!
— Нужен ты ему очень! — ворчит Бун.
— Не я, а мы!
— Ладно! — говорит Бун. — Ты передо мной не юли! Я не Борис Борисович! Идем домой! У нас с сегодняшнего дня распорядок строгий. Ужин в половине девятого, чтобы ты не похудел без родителей.
Слушайте приказ!
Будильника мне не надо: пап-с-мамой приучили. Проснулся, посмотрел на часы — ровно половина седьмого. Полежал, к себе прислушался: как-никак, а один в квартире я ночевал впервые. И проснулся один тоже в первый раз.
Как себя чувствуете, товарищ Данилов?.. Все бы хорошо, если б только не вчерашнее. Ни за что, ни про что обидел Бориса Борисовича. Идиот… А выход один — помочь ему. Собрать отряд, выставить у телефонов дозоры, переловить всех этих мембранщиков и привести к Борису Борисовичу. «Вам они с поличным нужны? Пожалуйста! Трубки у них в карманах. Теперь автоматы будут в порядке и новоселы могут звонить в любое время — хоть ночью!»
План этой операции еще вчера у меня в голове вертелся. Буну я о нем ничего не сказал. Но он согласится, конечно! А вот интересно, как Васька Лобов отнесется? Думаю, что тоже поддержит мою идейку. Подбородок поскребет и поддержит! Четверть уже кончается, экзаменов у нас, тьфу-тьфу-тьфу, нету — почему не поддержать?
Все это я думал еще под одеялом. С кровати меня сдернул звонок. Бегу в трусах к двери. И вдруг застопорило меня в коридоре. Вспомнил, что Борис Борисович предупреждал о бдительности.
Этой минуты я никогда себе не прощу!
Топчусь на месте. В голове — чушь трусливая. Кто-то гаденький шепчет в уши:
— Берегись! Берегись!.. Хоть спроси, кто это?
У нас никогда таких вопросов не задают. На звонок открывают, и все.
— А еще комсомолец! — молча прикрикнул я на этого гаденького шептуна.
— А вот и нет! — хихикает он. — Еще не комсомолец!
— И не будешь! — отвечаю. — Трус несчастный!
Рванул я на себя одну дверь, щелкнул замком и распахнул вторую. А это — почтальонша. На меня посмотрела, улыбнулась. Спрашивает:
— Что такой испуганный? Сон плохой видел?.. Проснись! В школу скоро!.. И за телеграмму распишись…
Телеграмма от пап-и-мамы. Читаю: «Звонили вечером Новосибирска. Телефон молчал. Беспокоимся. Целуем».
Не чудаки разве? Ведь знали же, что вечером я у Буна ужинаю! Позвонили бы ночью! А ночью, наверно, побоялись меня испугать… Будут теперь мучаться, особенно мама. Главное, не ответишь им на телеграмму. В Новосибирске они пролетом были, а где сейчас — кто их знает!
Поворчал я на них, а самому приятно, легко стало. И с Борисом Борисовичем я, по-моему, здорово придумал…
В восемь, как вчера условились, я спустился вниз, к Буну. Открыл он сам — родители уже на работу ушли.
— Завтрак подан, мистер Шерлок Холмс!
Я ему отпустил легкий хук слева. Он ответил прямым в солнечное сплетение и отступил в столовую.
На столе — большой термос, две тарелки, два стакана, бутерброды и вареные яйца. Ничего сервировочка!
Пока завтракали, я выложил Буну свой план безвозмездной помощи Борису Борисовичу.
— Хорошо! — одобрил Бун. — Очень хорошо! Одно плохо…
— Что?
— Сколько у нас ребят в отряде?
— Десять.
— А сколько автоматов в городе?
— Зачем в городе? Под обстрел один микрорайон возьмем!
— Который?
— А вокруг той школы, в которой тот парень учится.
Бун — он дотошный. Сразу неувязку в моем плане разглядел.
— Хорошо! — говорит. — Мы у школы дежурим. Отлично! А они в другом месте трубки срезают. Или они предварительно тебе сообщат, где будут срезать?
— Иди ты! — огрызнулся я.
— Понятно! — ехидничает Бун. — И вот, значит, мы день около автоматов крутимся, второй день вертимся, а на третий приезжает карета с решетками на окнах и увозит нас…
— За что?
— Подумают, что это мы трубки срезаем… Привозят в милицию и — здравствуйте, Борис Борисович! Мы вам помогли!
Я разозлился.
— Отстань, — говорю, — со своими прогнозами! Никакой у тебя фантазии! Реалистик серый!.. Я тебе что — детальный план выложил? Я тебе только суть подсказал, а уж детали вместе подработаем…
И подработали. После уроков, втроем с Васькой Лобовым. Он все эти проблемы, которые у нас с Буном появились, расщелкал, как орехи, и даже подбородок не поскреб.
