добренькие! Для нас сегодня последний звонок играл!
— Вам-то все равно! — шутит бригадир. — А нам ни черные, ни разные не нужны! Нет ли у вас настоящих специалистов — доброрабочих?
— Есть! — отвечаю. — Можем выставить целых двадцать семь штук!
Бригадир пальцем быстро пересчитал нас и удивился.
— Ровно двадцать семь. Все пришли. Дружный класс. Если и завтра все явитесь, поверю, что вы настоящие доброрабочие.
Въедливый же этот бригадир! Лицо доброе, а глаза с иголочками. Рабочие его побаиваются. Пока мы болтали, ни один не закурил. Все шесть человек занимались своим делом. Слушать — слушали, конечно, и реплики пускали, но работе это не мешало.
Бригадир — звали его Сергеем Семеновичем — не забыл и на следующий день проверку нам устроить.
Ввел нас Арнольд Викторович в зал в начале девятого. Рабочие уже на местах.
— Здравствуйте! — кричим.
Они отвечают, а Сергей Семенович опять нас пальцем переметил, насчитал двадцать семь и только тогда сказал:
— Здравствуйте, доброрабочие!
Ему в отместку я тоже палец выставил и прошелся по рабочим.
— Пять! — говорю. — А вчера шесть было. Как это понять?
В глазах у бригадира иголочки заострились. Он на часы посмотрел.
— Н-да! — произнес и закончил: — Ну-ну!..
— Не очень, — говорю, — вразумительный ответ! Повторите, пожалуйста!
Сергей Семенович на меня смотрит, и видно, что сказать ему нечего. Неудобно, неприятно, а слов нету. Я собирался загнуть еще что-нибудь.
— Данилов! Отставить! — сказал мне Арнольд Викторович и пояснил бригадиру: — Ребята у нас колкие, но хорошие.
— Вижу! — ответил Сергей Семенович и стал нас распределять.
Он говорил, что нужно делать и сколько требуется человек, а мы либо шли добровольцами, либо выдвигали кого-нибудь. Каждому хотелось получить работенку поинтересней, но спора сначала не было.
Девчонок распределили по паре на каждое окно. Тут никаких разногласий не произошло — мыть стекла их дело. Осталась в резерве только одна женская сила — Катюша.
— Потолок побелен начисто, — говорит бригадир. — Можно электролампы протирать. Но одной не справиться. Высоко. Лестницу подставлять нужно.
— А Бун на что? — спрашивает Васька Лобов.
Это дело закрепили за Буном и Катюшей. Ламп много — штук сорок — и все за железными сетками, чтобы мячом их не разбили. С ними повозишься!
Затем самая неприятная работенка разыгрывалась. Бригадир красиво назвал эту операцию: подготовка пола под паркет. А на самом деле все гораздо проще: нужно вынести из зала кучи строительного мусора и похоронить в яме за школой.
— Борьку Шилова! — крикнул кто-то из бывших членов праклюфа.
И эту кандидатуру поддержали бы. Я тоже чуть не поддержал, чтобы самого себя обезопасить. Но такие номерки у Васьки Лобова не проходят.
— Отставить! — сказал он. — Клюф, не забывайте, давно распущен! Ты, Борька, не обижайся! Сработал слепой механизм привычки! Что ты хочешь делать — выбирай!
Вы бы посмотрели в ту минуту на Борьку Шилова! Он же самым рассчастливым человеком себя почувствовал!
Молодец Васька! Наказывать, конечно, нужно. Необходимо даже! Но такое право не всякому доверить можно. Я бы так постановил: если ты можешь сделать человека счастливым, то получай и право наказывать его. А если не можешь, то и никаких тебе прав над людьми не положено!
Борька Шилов по сторонам смотрит — работу себе выбирает. А глаза — слепые от счастья, и ничего он не видит. А может, наоборот: все видит, и всякая работа кажется ему сейчас распрекрасной. И говорит он:
— Я грязь и мусор выносить буду. Можно?..
— Тащи носилки, — отвечает Васька. — Ты — впереди, я — сзади… Кто еще на эту работу?
Никто меня не подталкивал — сам вышел вперед. За мной — Костя Сажин.
Остальных мальчишек послали окна и двери красить масляной краской, грунтовать стены.
Разошлись мы по своим местам. Костя приволок лопату и носилки.
— Давай так! — предлагаю ему в шутку. — Сначала я буду грузить, а ты — носить. Потом ты будешь носить, а я — грузить.
— Нет, — говорит. — Не так будет!
— А как?
— Грузить я все время буду, а носить — вместе.
— Это почему?
— Тебя жалею! — говорит. — Отдых даю… Пока я гружу, ты легкие вентилируй!
— Жалостливый какой! — вырвалось у меня. — Атлант, сбежавший с Эрмитажа! Если хочешь знать, Атланты только держать большой груз могут, а нести, извините, слабы!..
Жужжу, значит, и не верю в свое комариное жужжание. А Костя на носилки мусор грузит. Лопату за лопатой! Лопату за лопатой! Не вынес я этой горы — сдался.
— Ты что, плотину, — кричу, — для Братской ГЭС строишь, комик несчастный! У меня пап-с-мамой в экспедиции, меня и похоронить некому будет!
— Бун похоронит! Берись сзади!
Взялся я за задние ручки. Подняли вместе носилки. Меня так и водит из стороны в сторону от тяжести, точно я только что слез с центрифуги. А Костя идет и еще меня за собой волочит на буксире. Он выше на голову и шире на плечо. Чтобы носилки в мою сторону не наклонялись, идет он на полусогнутых ногах. И вдобавок мусор он грузил так, чтобы к его краю больше ложилось. Вижу, что на его долю две трети груза приходится, но не спорю — духа не хватает.
Подошли к яме. Рук не чувствую. Пальцы отваливаются. И воздух вокруг школы поредел — сосу его, сосу, а все мало. Не помню, как мы накренили носилки. Мусор кучей вниз бухнулся.
Кислород снова появился в воздухе. Каждую молекулу чувствую! Проглотил миллионов сорок и говорю Косте:
— Силен, бродяга! Ты, наверно, на продуктах Ленмясокомбината живешь или одними кукурузными хлопьями питаешься!
— А ты, — смеется Костя, — не поддразнивай! Из-за тебя перестарался! Следующие носилки полегче будут.
Я ему немедленно руку сунул, чтобы закрепить трудовое соглашение.
— Договорились! Я — полный молчок, а ты старайся не перестараться! Мы еще не в походе! Побереги силы!
— Чьи?
— Ты же знаешь! — говорю. — Я не эгоист — не о себе забочусь! Наши! Общие! Спаренные! Коллективные!
— А договор? — напомнил Костя. — Опять залопотал?
— Молчу!
