— Я открываю кафе. Мне нужны работники. Кое-что доделать… и на кухню.
— Денег сколько? — все так же угрюмо интересуется Тёха.
— Понимаете… — дама перестает улыбаться. — Прибыли еще нет, поэтому немного. По пять тысяч в месяц пока. Но если все будет хорошо…
— Нас пятеро! — быстро говорит Сапог.
— Погоди, — останавливает его Тёха. Он щурит глаза, прикидывая что-то в уме, потом задает вопрос: — А как с жильем?
— Вам жить негде? — округляет глаза дама. — Ну-у… У меня есть вагончик. Теплый. Два топчана, раскладушка. Но если вас пятеро… Нет, могу взять только троих.
— Пятерых. Харчи ваши на всех. Платить будете троим, — решительно закругляет Тёха.
— Ну-у… — теперь уже щурится дама. — А что вы умеете делать?
Мы с Сапогом начинаем кричать, перебивая друг друга:
— Все, все умеем! Строгать, пилить, картошку чистить, лук, морковку!
— Я по сантехнике умею и слесарить, — добавляет Тёха.
Дама снова расплывается в улыбке.
— Ну что же… Посмотрим, посмотрим. А как насчет посуды? Придется мыть, и много.
— Запросто! — лихо обещает Сапог. — У нас девчонка есть, так она вам что хошь вымоет!
Третий день работаем на тетю Розу. Третий день живем в вагончике, пристроенном к зданию кафе с непонятным названием «Ясира». У Сапога это слово вызывает смех, Губастый объясняет что-то про арабские женские имена.
Работы валом. Мы целыми днями напролет разгружаем продукты, подключаем разное оборудование — микроволновки, электропечи, мойки, холодильники. Спим в тесной комнатке с электрообогревателем. Туалет на улице. Помимо нас у тети Розы есть еще два работника, мужики лет по тридцать пять. Один представился Александром, но просил называть его Аликом, второй — Михаилом. Алик худой, быстрый веселый. Михаил, наоборот, толстый и медлительный. Оба строители. Говорят, что русские, хотя Тёха сомневается. Но, по крайней мере, и Алик, и Михаил по-русски разговаривают лучше Сапога и самого Тёхи.
Тетя Роза сказала, что через неделю, закончив штукатурить кухню и моечную, оба строителя уедут, и тогда мы сможем занять их комнату в вагончике. Там есть кровати, плитка и телевизор. В нашей конуре ничего такого нет. Шуня спит на топчане, Тёха — на раскладушке. Оставшийся топчан мы решили разыгрывать каждый вечер в карты, в «очко». Сапог уже дважды «сделал» нас с Губастым, и мы две ночи провели на полу.
Вообще тут неплохо. Жратвы до отвала. И главное — тепло. На улице стоят дикие морозы, за сорок пять. Тёха узнавал прогноз — такое будет почти до конца месяца. У нас на этот месяц есть крыша над головой и возможность заработать. Тетя Роза сказала, что увеличивает зарплату Тёхе, Губастому и Шуне. Бригадиру — за то, что он все умеет, Губастому — за кулинарные способности, а Шуня ей просто нравится. Они целыми днями болтают и хихикают о чем-то своем, женском.
В итоге мы получим двадцать тысяч. Этого хватит, чтобы добраться до Уссури.
Вчера приходил пожарный инспектор. Тетя Роза заперла нас в подсобке и два часа поила инспектора коньяком. Мы задубели ждать, когда этот тип в эмчеэсовской форме набухается. Еще она дала ему денег. Кафе начинает работать.
Алик, глядя, как Тёха подсоединяет мойки к канализации и собирает краны, предложил ему присоединиться к их бригаде. Они возились на кухне, заканчивая с плитами. Миша ушел за проводами, Алик закурил. Я был в моечной и все слышал.
— Будешь с нами работать. Приличные деньги, слышь? — сказал Алик.
Но Тёха ответил, что у него есть своя бригада.
— Эти салапиздики? — обидно засмеялся Алик. — На кой они тебе? Ты вон мастер, а эти — балласт, мелкая уголовная шпана.
И тут Тёха сказал фразу, которую я от него никак не ожидал услышать.
— Мы все в ответе за тех, кого приручили, — произнес наш бригадир.
Глава девятнадцатая
Любительская съемка
Уже поздно. Час ночи или около того. Мы с Сапогом чистим картошку в вагончике. На кухне в кафе холодно. Сегодня ночью обещали до минус сорока семи. По радио сказали, что это будет самый холодный день января в Чите за последние сто лет.
У нас в вагончике вовсю шурует обогреватель. Губастый, высунув язык, пристроился с фанеркой на коленях и пишет ценники. Сапог, конечно, предпочел бы не чистить картошку, а сидеть себе и выписывать циферки, но руки у него корявые, и пишет он с ошибками.
Мешок с картошкой стоит у стены. От него пахнет сырой землей. Мне нравится этот запах. В детдоме мы каждую осень ездили на поле копать картошку на зиму. Было весело — костер, шуршащие листья под ногами. Голубое небо над головой. И печеная картошка на десерт.
В вагончике нас только трое. Тёха по просьбе тети Розы чинит водопровод на складе у Чингиса. В том самом складе, куда мы разгружали тюки с фуры. Алик и Миша работают в кафе, монтируют кофе-машину У них сегодня последний день, завтра они уезжают в Каштак, это пригород Читы. Будут там ремонтировать квартиры.
Шуня осталась мыть посуду вместе с хозяйкой кафе. В моечной тепло, посуды мало. По идее Шуня уже давно должна была вернуться, но наверняка они с тетей Розой после работы пьют чай и болтают.
Через десять дней мы покинем Читу. Мне не очень хочется уезжать. Мне тут нравится. Посетителей в кафе с каждым днем становится все больше и больше. Тетя Роза уже пару раз заговаривала о том, что повысит нам зарплату, если мы останемся. Она не хочет искать других работников. Пообещала купить нам санитарные и трудовые книжки, чтобы мы могли работать легально. Шуня и Сапог будут официантами, мы с Губастым — помощниками повара, Тёха — завхозом. Поваром тетя Роза собирается взять китайца со смешным именем Ю-сунь.
Наш бригадир сказал, что подумает.
Сапог кидает очередную очищенную картофелину в кастрюлю с водой и говорит Губастому:
— Э, радио прибавь!
Радио — черный китайский приемник — стоит на полке возле забитого фанерой окна. Фанера — это для тепла. Из маленького динамика звучит песня:
«Гитар, гитар, гитар, джамп ту май ягуар,
Бэби, ю хав э пассибилити плей ит виз ми».
Я английский язык терпеть не могу. Почему мы должны его учить? Нам училка говорила, что английский — язык международного общения. А мы ей — почему? Почему англичане и все остальные русский не учат? А она нам — так сложилось. Англия — передовая страна, а Россия нет. Но мы все равно этот дурацкий язык не учили. И поэтому я ничего не понимаю в песне. Ягуар какой-то, бэби… Фигня, наверное, про любовь.
Бухает входная дверь. Она на пружине — Тёха приделал — и обита старой телогрейкой. На телогрейке все время толстый слой пушистого инея. Я его один раз, когда никто не видел, лизнул. Думал — как мороженое, а он оказался кислым.
Клубы пара влетают в вагончик, и мы не сразу замечаем Шуню. Она стоит у двери и упирается рукой в стену. Почему-то Шуня в синем халатике, в котором обычно моет посуду. И почему-то она плачет.
— Э, ты че? — удивляется Сапог.
Шуня заходится.
— И-и-и…
