Таковы были 'дворцовые.' нравы. Следили за всеми. Никто, абсолютно никто не был освобожден от подозрений. Берия чувствовал охлаждение к нему 'вождя' и мог ждать любого поворота событий. Но Сталин выжидал, что-то обдумывал, внешне оставаясь таким, как прежде. Может быть, был прав Ришелье:
'Умение скрывать - наука королей'?
Но вернемся к нашему повествованию.
...На пороге вместо Поскребышева стоял новый порученец с папкой бумаг. Поскребышева заменить было трудно, и Сталин уже три месяца не мог сделать окончательного выбора -кто станет таким же оруженосцем, как опальный помощник?
Кивнув головой на стол, куда В. Н. Малин положил папку с документами, подготовленную в секретариате 'вождя' (за ним наблюдал по его поручению сейчас Маленков), Сталин, не отвечая на приветствие, бросил:
- Пусть мне позвонит Маленков.
- Будет исполнено, товарищ Сталин! Через две-три .минуты в трубке звучал голос его фаворита, исторгающий наивысшую готовность выполнить любую волю 'Хозяина'.
- Вечером я схожу в Большой... Проследите. Бумаг больше не присылайте, а завтра вечером вы, Хрущев, Берия,- помолчав, добавил,- и Булганин, приезжайте ко мне,
- Хорошо, товарищ Сталин! Все прослежу, рассмотрю документы, передам Ваше распоряжение указанным товарищам... Все будет сделано!
Сталин, не дослушав скороговорки Маленкова, положил трубку. Предательская слабость, легкое головокружение не проходили. Хотя он всего месяц-полтора как приехал из Сочи, обычного облегчения, свежести не наступило. Рассмотрев документы, Сталин стал изучать газеты, журналы, переводы зарубежных статей и книг. Вечером Сталин в сопровождении дюжины телохранителей отправился в Большой театр на балет 'Лебединое озеро'. Около ложи его ждал директор .(он же - комендант) театра, работник МГБ А. Т. Рыбин. Сев в угол пустой ложи (раньше иногда он, бывало, приглашал Молотова или Жданова), Сталин отрешенно смотрел на сцену, зная до мелочей каждый нюанс хореографии и музыки спектакля. Не дожидаясь окончания последнего акта, уехал. Смутная тревога не покидала диктатора: усиливающаяся слабость пугала его. Он не был мистиком, но всю жизнь видел эфемерные контура личных опасностей. Сталин чувствовал, что -сейчас одна из них рядом. И видимо, она реальна.
28 февраля 1953 года, встав позже обычного, Сталин почувствовал, что незаметно вошел в норму, настроение поднялось. Почитал сводки из Кореи, протоколы допросов 'врачей-отравителей' М. С. Вовси, Я. Г. Этингера, Б. Б. Когана, М. Б.. Когана, А. М. Гринштейна. Немного погулял. Поздно вечером, как он и распорядился, на дачу приехали Маленков, Берия, Хрущев и Булганин. Ужинали. Обговорили (считай- решили), как всегда, уйму вопросов. Булганин подробно обрисовал военную обстановку в Корее. Сталин еще раз убедился, что ситуация там патовая и решил назавтра через Молотова посоветовать китайцам и корейцам 'торговаться на переговорах до последнего', но в конце концов идти на прекращение боевых действий.
Долго говорил Берия. Он чувствовал, что отношение Сталина к нему незаметно изменилось; 'вождь', будучи еще более хитрым человеком, чем он, кажется заподозрил в нелояльности своего заплечных дел мастера. Потому Берия сегодня старался вовсю.
- Рюмин неопровержимо доказал, что вся эта братия - Вовси, Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер, Егоров, Василенко, Шерешевский и другие давно уже потихоньку сокращает жизнь высшему руководящему составу. Жданов, Димитров, Щербат ков - список жертв мы сейчас уточняем - дело рук этой банды. Электрокардиограмму Жданова, например, просто подменили... Скрыли имевшийся у него инфаркт, позволили ходить, работать и быстро довели до ручки... А самое главное - это. все агентура еврейской буржуазно-националистической организации 'Джойнт'. Нити тянутся глубоко: к партийным, военным работникам. Большинство обвиняемых признались...
Сталин вспомнил, что 'дело врачей' началось, собственно, с профессора В. Н. Виноградова, который во время своего последнего визита к Сталину в 1952 году обнаружил у него заметное ухудшение здоровья и порекомендовал максимально воздерживаться от активной деятельности. Сталин пришел в бешенство. Виноградова к нему больше не допустили и вскоре арестовали. А недовольство Сталина врачами стали активно прорабатывать в МГБ, где один из следователей - Рюмин решил сделать карьеру на этом 'деле'. События развивались быстро. Чувствуя желание Сталина, 'органы' готовили громкое дело о широком 'медицинском заговоре' откровенно антисемитского характера. Наверняка был бы процесс, были бы жертвы, и кто знает, как далеко зашло бы это новое кровавое дело? Лишь неожиданная смерть тирана не дала новой трагедии дойти до логического сталинского конца.
В тот последний вечер Сталин два-три раза интересовался ходом следствия. Наконец спросил еще раз чрезмерно услужливого в последнее время Берию:
- А как Виноградов?
- Этот профессор кроме своей неблагонадежности имеет длинный язык. У себя в клинике стал делиться с одним врачом, что-де у товарища Сталина уже было-несколько опасных гипертонических приступов...
- Ладно,- оборвал Сталин.- Что вы думаете делать дальше? Врачи сознались? Игнатьеву скажите:
если не добьется полного признания врачей, то мы его укоротим на величину головы...
- Сознаются. С помощью Тимашук, других патриотов завершаем расследование и будем просить Вас разрешить провести публичный процесс...
- Готовьте,-бросил Сталин и перешел к другим делам.
Сидели до четырех утра 1 марта. К концу ночной беседы Сталин был раздражен, не скрывал своего недовольства Молотовым, Маленковым, Берией, досталось и Хрущеву. Только в адрес Булганина Он не проронил ни слова. Все ждали, когда 'Хозяин' поднимется, чтобы они могли уехать. А Сталин долго говорил, что, похоже, в руководстве кое-кто считает, что можно жить старыми заслугами. Ошибаются. Сталинские слова звучали зловеще. Его собеседники не могли не знать, что за этим раздражением 'вождя' скрывается какой-нибудь новый замысел. Может быть, и такой: убрать всех старых членов Политбюро, чтобы свалить на них все срои бесчисленные прегрешения. Сталин понимал, что судьба не даст ему много времени. Но даже он не мог знать, что эта гневная тирада была последней в его жизни. Песочные часы были уже пусты. Из сосуда вытекали последние песчинки... Оборвав свою мысль на полуслове, Сталин сухо кивнул всем и ушел к себе. Все молча вышли и быстро разъехались. Было еще темно. Маленков с Берией сели в одну машину.
Как вспоминал в беседе со мной А. Т. Рыбин, 1 марта в полдень 'обслуга' стала беспокоиться. Сталин не появлялся, никого не вызывал. А идти к нему без вызова было нельзя. Тревога нарастала. Но вот в 18.30 в кабинете у Иосифа Виссарионовича, продолжал Рыбин, зажегся свет. Все вздохнули с облегчением. Ждали звонка. Сталин не обедал, не смотрел почту, документы. Все это было необычно, странно. Но шло время, рассказывал Рыбин, не скрывавший своих личных симпатий к Сталину, а вызова не было. Наступило 20 часов, затем 21, 22 часа- в помещениях Сталина полная тишина. Беспокойство достигло крайней точки. Среди помощников и охраны начались споры: нужно идти в комнаты, зрели дурные предчувствия. Дежурные сотрудники М. Старостин, В. Туков, подавальщица М. Бутусова стали решать кому идти. В 23 часа пошел Старостин, взяв почту как предлог, если 'Хозяин' будет недоволен нарушением установившегося порядка.
Старостин прошел несколько комнат, зажигая по пути свет и, включив освещение в малой столовой, отпрянул, увидев на полу лежащего Сталина в пижамных брюках и нижней рубашке. Он едва поднял руку, позвав к себе Старостина, но сказать ничего не смог. В глазах были ужас, страх и мольба. На полу лежала 'Правда', на столе открытая бутылка 'Боржоми'. Видимо, здесь Сталин лежал уже давно, т. к. свет в столовой не был включен. Прибежала на вызов Старостина потрясенная челядь. Сталина перенесли на диван. Несколько раз он пытался что-то произнести, но раздавались лишь какие-то неясные звуки. Кровоизлияние в мозг парализовало не только речь, но затем и сознание. Может быть, в эти минуты Сталин успел вспомнить о трагедии Ленина, обреченного на долгую страшную немоту?
По словам. Рыбина, охрана и порученцы стали звонить в МГБ Игнатьеву. Тот посоветовал звонить Берии, Маленкову. Берию нигде найти не могли. Маленков без Берии не решался предпринять каких-либо мер. Один из самых могущественнейших людей на планете в критическую минуту оказался отгороженным
