страшных тираний.
На похороны прилетели Чжоу Эньлай, Г. Георгиу-Деж, К. Готвальд, Б. Берут, М. Ракоши, О. Гротеволь, Ю. Цеденбал, В. Червенков, У. Кекконен, многие другие политические и государственные деятели со всех концов света. Человечество понимало, что ушел человек, роль которого в мировой истории оценить будет непросто. Но в те дни дипломатические представительства в Москве слали депеши в свои столицы, главным образом с оценками случившегося и его значения для гигантской страны, с прогнозами на будущее. Все ждали, что скажут на торжественной траурной церемонии похорон преемники Сталина. Солировала четверка: Хрущев, как председатель комиссий по организаций похорон, открывший траурный митинг, Маленков, Берия и Молотов. Политические аналитики расценили этот факт так. что именно эти четверо - центральные фигуры в новом руководстве.
Выступавшие, по сути, в одних и тех же словах н выражениях подчеркнули полную приверженность народа и страны сталинскому курсу. Маленков, назвав Сталина 'величайшим гением человечества', выразил уверенность, что у СССР 'есть все необходимое для построения полного коммунистического .общества'. Берия, естественно, напомнил, что, идя сталинским путем, мы должны 'неустанно повышать и оттачивать бдительность партии и народа к проискам и козням врагов Советского государства. Теперь мы должны еще более усилить свою бдительность'. Молотов, отвечая на вопрос: 'Что значит быть верными и достойными последователями Сталина?' - пытался сформулировать главные направления дальнейшего укрепления позиций руководства внутри страны и на международной арене. Соратники, по сути, клялись, что все останется так, как было при Сталине. Нюансов в выступлениях лидеров страны на траурном митинге не было. Если не считать, что Берия в ситуации, когда не ему досталось место во главе колонны руководителей (я не сомневаюсь, что он вынашивал такие планы), решил оказать максимальную поддержку наиболее близкому ему человеку - Маленкову. В своем выступлении Берия заявил, что в ряду 'чрезвычайно важных решений, направленных на обеспечение бесперебойного и правильного руководства всей жизнью страны' является 'назначение на пост Председателя Совета Министров Союза ССР талантливого ученика Ленина и верного соратника Сталина Георгия Максимилиановича Маленкова'.
После траурных церемоний тело умершего 'вождя* внесли в Мавзолей. Однако еще восемь месяцев он был закрыт для посещения: продолжался процесс бальзамирования. Мумия должна была, по идее, лежать здесь века. Рядом с Лениным находился теперь человек, который в течение своей политической жизни узурпировал право на понимание и трактовку дела своего великого предшественника. Но хотя Ленин - в своем темном костюме без наград (никто не может представить Ильича с 'иконостасом' орденов), а Сталин - с орденскими планками из платины, подлинную роль этих людей история оценила и оценивает, не оглядываясь на 'знаки различия'. Кто мог знать, что ночью 31 октября 1961 года мумия Сталина навсегда покинет Мавзолей?
В печати и на: радио неделю-другую продолжался поток соболезнований, искренних и горестных. Думаю, что даже известные своим антисоветизмом буржуазные деятели искренне связывали со Сталиным целую эпоху развития одного из могущественных государств, без учета позиции которого ныне нельзя было решать многие мировые проблемы. Советская печать не могла найти эпитетов, чтобы выразить роль. Сталина в современной цивилизации. 'Правда' писала, что его руки 'лежали на руле истории человечества'. Скажу, однако, что встречались иногда и,материалы, за строками которых можно было прочесть и иной смысл.
Пролетарский немецкий поэт И. Бехер в своем стихотворении 'Бессмертному' писал:
Могуче задышала грудь земли,
На ней посевы Ленина взошли.
Сказал народ: 'Смотрите, Сталин клятву
Исполнил. Люди, начинайте жатву!'
И снова Сталин в души пролил свет,
В то утро величайшей из побед
Погибших память чтил он, скорби полный,
Среди народа - то был плач безмолвный.
Вечная тьма поглотила 'вождя'. Но физическая смерть не сопровождалась смертью политической. Он ушел, оплаканный угодливыми соратниками (неугодных он уничтожил), сопровождаемый их стенаниями и заклинаниями в верности 'его делу'. Внешне ничего не изменилось. Люди думали как прежде. Бюрократическая машина, вращая своими массивными шестернями, так же неумолимо исторгала директивы, указания, занималась 'подготовкой, изучением и расстановкой кадров', все так же на каждом торжественном собрании принимались приветственные письма, обращенные в адрес 'самых-самых'. Но те же люди, которые начинали и кончали свои речи и статьи упоминанием о 'гениальности' Сталина, постепенно стали менять той. Как-то незаметно сползала пелена с глаз и душ. Менее чем через месяц прекратили 'дело врачей', а Рюмина главного исполнителя затеи Берии, как было принято и раньше, расстреляли. Прошло совсем немного времени, и осмелевшие соратники провели 'дворцовую операцию' по устранению, а затем и ликвидации Берии. Через год после смерти Сталина военная коллегия Верховного суда СССР под председательством А. А. Чепцова прекратила 'ленинградское дело' как 'сфальсифицированное бывшим министром госбезопасности СССР и его сообщниками'. А. А. Вознесенский, Н. А. Вознесенский, М- А. Вознесенская и десятки их 'подельцев', сложившие головы по воле умершего в марте 1953 года сатрапа, были реабилитированы. В следующем году 'Правда' сообщила, что в Ленинграде в открытом заседании военной коллегии лица, виновные в фальсификации 'ленинградского дела' (В. С. Абакумов, А. Г. Леонов, В. И. Комаров, М. Т. Лихачев) были приговорены к высшей мере наказания- расстрелу, а другие - к тюремному заключению аа различные сроки. Главные преступники к этому времени были уже мертвы.
То, что казалось незыблемым, застывшим, вечным, монолитным, еще до официального осуждения культа личности, начало расползаться, таять, подвергаться незаметной эрозии, исчезать. Старая как мир истина, которую лаконично сформулировал Томас Манн, что прижизненная слава - вещь сомнительная, быстро стала находить свое подтверждение.
Сталин умер, миновав апогей своей славы и величия. Не все тогда это знали и чувствовали, но смерть 'вождя' совпала с глубоким кризисом советского общества. Система застыла: все форумы, съезды, слеты носили формальный характер, ибо их итог заранее был предопределен диктатором. Идеология принизила культуру до роли имитатора заданного и послушного 'воспитателя'. Все заметнее, несмотря на прорыв в ядерной области, накапливалось техническое отставание от Запада. Сельское хозяйство еще больше деградировало. Обществоведение занималось комбинированием цитат. На развитие естественных и технических наук оказали влияние процессы мракобесия, подобные лысенковщине и походу против кибернетики и генетики. Бюрократическая система контролировала в обществе почти все. Хотя официальная пропаганда непрерывно говорила о новых и новых триумфах 'сталинской внутренней и внешней политики', на огромных пространствах лежала молчащая страна, которая могла ждать в любой момент нового приступа насилия своего верховного предводителя. Кремлевский старец с подозрением смотрел на угасание энтузиазма народа, привыкшего повиноваться, исполнять и надеяться. Он недовольно вглядывался во внешне энергичные, но по существу малоэффективные действия созданной им бюрократической прослойки. Он чувствовал: вместо ускорения движения идет его замедление. Кризис назревал.
Не лучше положение было и в делах международных. Конфликт с Тито показал всем - Сталин не всесилен. Созданный им Коминформ-в параличе. 'Холодная война' высветила контуры возможного нового мирового конфликта. Но Сталин не понимал, что мир на пороге новых перемен. Нужно было новое мышление, новые подходы, новые альтернативы, признающие приоритет общечеловеческого над классовым. Сталин был совершенно не способен к такой эволюции. Каждый год жизни Сталина, не случись с ним в 1953-М удара, лишь углублял бы тяжелый политический кризис страны. Судьба распорядилась иначе; смерть 'вождя' открыла новые возможности для преодоления того, что позже люди назовут сталинизмом. Как сказал Вергилий: 'Каждому назначен свой день'. И он, этот день, пришел. Великие права и свободы, завоеванные трудящимися в борьбе, оказались серьезно урезанными и не могли выйти из сталинской колеи. Но Сталин оказался не в состоянии все деформировать: многое выжило, хотя и в усеченном виде. На фоне кризиса, который мы смогли в полной мере рассмотреть лишь спустя десятилетия, нельзя отрицать огромную жизнеспособность социализма...
Однажды, когда Джугашвили еще только вступал в отрочество, духовник в семинарии читал
