уцелевшего валкарана земляной галерее.
По разнесенному по косточкам и раскатанному по бревнышкам (в полном смысле этого слова) подворью пронесся стремительный порыв ветра. Невысокий черный смерч, танцуя, закружился на руинах, взметывая ввысь щепки и пыль сухих трав. В нос ударил омерзительный, какой-то старушечий запах. А еще ветер пах гарью. И смертью. Запахом, что реял нынче над всей опустошенной огнем чэк-наев Югрской землей. Вихрь заскакал по разгромленному двору, пронесся мимо Хадамахи и со свистом втянулся в уцелевший валкаран гекчей. Женский крик прорезал тишину.
Хадамаха спрыгнул со спины оленя и, оттолкнув топчущегося на пороге Пыу, кинулся в темную земляную галерею дома. Из плотной и тяжелой, как гранитная плита, тьмы слышались странные чавкающие звуки. С грохотом расшвыривая какой-то хлам, Хадамаха рванулся вперед.
Резкий алый свет ударил в глаза. Багровые блики заплясали на лице. В выложенном камнями углублении очага полыхало подземное Рыжее пламя! С треском расшвыривало искры – как хохотом заходилось! Женщины в меховых чукотских комбинезонах неподвижно валялись у очага. Тела казались смятыми и сплющенными.
Хадамахе показалось, что вокруг старшей женщины обвилась толстая, как корень старого дерева, змея. Гладкие кольца вздувались и опадали, мерно пульсируя. Оранжево-алые искры с треском пробегали по ним, стягиваясь к мертвенно-бледному лицу женщины. Черные лохмотья смрадного дыма скручивались в кокон, обхватывая шею.
Сзади затопотали шаги – и тишина, звенящая, как вопль. Не оглядываясь, по одному лишь запаху кромешного ужаса, мальчишка знал, что за спиной у него стоит Пыу.
С тягучей неторопливостью змеиные кольца начали разматываться. Черный кокон отлепился от шеи женщины, и… резкий визг полоснул по ушам. Кокон взорвался изнутри, обдав Хадамаху трупной вонью и пеплом. В черном вихрящемся мареве и липких лохмотьях дыма плавало сморщенное личико злобной старухи. Сквозь полумрак мертвенным гнилостным светом полыхнул белесый, затянутый гнойной пленкой глаз!
– Хи-хи-хи! – длинный, похожий на шмат гнилого мяса язык с хлюпаньем облизал растянутые жабьи губы…
Черная кольчатая змея развернулась, как хлыст. К горлу Хадамахи метнулась длиннопалая рука с загнутыми когтями. Мальчишка шарахнулся в сторону, ударился спиной об стенку…
– В-ш-ш! – распахнутая, как открытый сундук, пасть ринулась на Пыу.
Щуплый стражник завопил. Хадамаха ударил в проносящуюся мимо него размытую черную тень. Кулак с чвяканьем погрузился в вязкое и горячее. Руку прошило болью до самого плеча, будто от удара об камень. Кривые и ржавые, как старые рыболовные крючки, зубы щелкнули у самого горла Пыу, и по ушам снова ударил пронзительный злобный визг. Тьма сгустилась вокруг мальчишки, заматывая его в плотный кокон. В лицо дохнуло омерзительным смрадом. Хадамаха увидел надвигающуюся на него кривозубую пасть с дергающимся внутри алым языком. Яростный рык невольно вырвался у мальчишки из горла. Быстрее, чем атакует змея, он схватил за края этой пасти и дернул в разные стороны.
Раздался глухой вопль. Мальчишка почувствовал, что под пальцами у него ничего нет – истаяло, как льдинка в Огне. Густой темный дым заволок валкаран и со страшным свистом втянулся в очаг, где полыхал Рыжий огонь. Не обращая внимания на судорожно всхлипывающего Пыу, Хадамаха метнулся к еще дышавшей женщине, схватил ее за плечи – на него уставились совершенно пустые, как пуговицы, глаза. Женщина вздохнула… и принялась медленно сдуваться, будто пропоротый мешок! Мгновение – и обвисла на руках мальчишки! Лишь тогда Хадамаха увидел алый шрам от ожога поперек ее лица.
В земляной галерее снова загрохотало, послышалась ругань…
– Что у вас здесь за ор? – вваливаясь внутрь, рявкнул тысяцкий.
– Тварь… Нижнего мира… Была здесь… Убила… – хрипло дыша, будто только что сам вырвался из когтей чудовища, пролепетал Пыу.
– Хватит врать-то! – возмутился тысяцкий. – В прошлый раз оленей у тебя Нижний мир тырил – аж я чуть не поверил, теперь вот… – Он увидел лежащие на полу тела, осекся и длинно присвистнул.
– Клянусь, я… – прижимая руку к груди, заторопился Пыу. – Хадамаха вон тоже видел, правда, Хадамаха?
Но ответить мальчишка не успел. Снаружи, со двора, раздался новый, полный ужаса вопль. Будто подхваченные вихрем, тысяцкий и Хадамаха рванули туда. Пыу последовал за ними – не спеша. Не хотелось ему что-то торопиться.
На земле, все так же связанные, лежали чукча и гекча – мертвые. Над ними стоял совершенно потерянный дядя и, не отрывая глаз, смотрел, как поперек их лиц медленно проступают красно-багровые полосы ожогов!
С темных небес доносилось омерзительное, мелкое старушечье хихиканье.
Свиток 6,
в котором слишком много тайн на одну морду
– Наш шаман осмотрел погибших, – тысяцкий был мрачен, как ущелья его родных гор темной Ночью. – Никакой заразы не обнаружено. – И, помрачнев еще больше, добавил: – На редкость здоровые чукчи… и гекчи.
– Там кто-то был, – твердо отчеканил Хадамаха. – Не разглядел я толком – сперва свет этот красный… – он невольно поморщился, вспоминая резь в глазах. – Потом вихрь черный… Но я смех слышал и зубы видел! Вот и Пыу говорит…
– Что двух здоровых и сильных баб угрохала калека с одним глазом и одной рукой! – издевательски перебил тысяцкий.
– А может, она нижнемирская ведьма-албасы! У них все не как у средних людей… В смысле, из Среднего мира которые, – протянул Пыу, но, поймав устремленные на него ехидные взгляды, нахохлился, нервно кутаясь в накинутую на плечи парку, и со вздохом признал: – А может, у меня от того проклятого Рыжего огня куриная слепота образовалась! То медведей верхом на оленях вижу…
Дядька Хадамахи вздрогнул и торопливо покосился сперва на Пыу, потом на невозмутимого племянника.
– То черных одноглазых баб с рукой на груди! Господин тысяцкий, прошу дать мне отпуск! По болезни, – жалобно закончил щуплый стражник.
– Куриная слепота не от Огня, а от снега бывает! – насмешливо сообщил тысяцкий. – Без отпуска обойдешься, у нас и без того людей мало!
– А я говорю – не было там никого! – вмешался дядя. – Ни баб, ни медведей, ни оленей… Ай-ой, чего это я, олени были, – он окончательно смешался и наконец выпалил: – Да что я, не увидал бы, если б кто к моим арестованным крался? Они просто раз – и померли! Господин тысяцкий, а шаман наш, того, ошибиться не мог? У него и Днем-то шаманской силы не много, а уж Ночью, когда Белые камлать не могут… – Дядя не закончил фразу, лишь вопрошающе поглядел на начальника.
– Где я вам лучше возьму – сильный шаман за стражницкое жалованье работать не пойдет, – рыкнул тысяцкий. – Но в болезнях он хорошо разбирается! Вылечить не вылечит, но от чего помер – скажет точно!
– Может, они естественной смертью померли? – с надеждой спросил седоусый стражник.
– Вот ежели у покойника нож из горла или копье из спины торчит, тут да, помереть – дело естественное, не придерешься, – обстоятельно ответил дядька. – А ежели покойник сам по себе, непонятно от чего, – вот живые души, а вот уже мертвое тело, – то это дело куда как неестественное! Я понятно изъясняюсь? – слегка смутившись от непривычно долгой речи, спросил дядя.
– Да куда уж понятнее, – буркнул тысяцкий. – И еще шрамы эти на их лицах от Огня, – он опасливо понизил голос, и все головы тоже невольно втянулись в плечи – ведь речь шла не о благословенном Голубом, а о проклятом Рыжем пламени.
– А может… – Пыу вдруг перестал трястись, и лицо его просветлело надеждой, – яд какой хитрый?
