Архипелаг мореплавателей

двором в Аану, где собирался провести ночь с девушкой из деревни, оказавшей ему гостеприимство.

Мятежники затаились в темноте рядом со спальным домом. По условному знаку они набросились на жреца и его людей, безжалостно избивая их дубинками. Тамафаинга пытался прорваться к лодкам, но его поймали и учинили над ним кровавую расправу. Победа была полная. Только немногие придворные сумели убежать.

При известии о смерти жреца все население охватила радость. Только некоторые вожди из Ааны предрекали: не радуйтесь преждевременно, страшной будет месть оскорбленных жителей Маноно! Последствия превзошли все ожидания. К людям из Маноно присоединился могущественный Малиетоа Ваиинупо, который повел за собой значительную часть жителей Уполу и Савайи. Не будем вдаваться в подробности, чувствовал ли Малиетоа себя обязанным помогать Маноно или он рассчитывал добиться политического превосходства, покорив великого вождя Ааны, потенциального своего соперника на титул короля Самоа. Достаточно того, что вспыхнула война. Сначала она велась с переменным успехом, но спустя год воины Ааны были либо перебиты, либо попали в руки численно превосходящего противника, а старики, женщины и дети, прятавшиеся в лесах и пещерах, попали в плен.

Ужасные времена наступили для Ааны. Горели богатые деревни, шли под топор цветущие пальмы и хлебные деревья. В день, когда произошла последняя решительная битва, воины вождя Малиетоа выкопали большую яму, наполнили ее дровами, сухими ветками и подожгли. Огромный столб огня взвился в небо. Победители бросали в огонь оставшихся в живых пленных — стариков, женщин и детей, столетних вождей и новорожденных. Погибли все жители деревень и селений округа Аана. Смрад от сгоревших тел достиг самых отдаленных уголков острова, что должно было принести облегчение душе великого жреца в подземном мире, пулоту. Тамафаинга был отомщен.

Как раз в это время на Савайи прибыл парусник «Посланец мира» с миссионером Джоном Уильямсом на борту. В своей книге «Проповедничество» он вспоминает: «…наше внимание привлек вид горы на противоположной стороне пролива, окутанной дымом и пламенем. Когда мы спросили, что это такое, нам сказали, что огонь пожирает дома, плантации и тела женщин, детей и людей больных и немощных, которые попали в руки своих кровожадных врагов».

Виновник этой бойни, великий вождь Малиетоа, стал вскоре первым… христианским владыкой Самоа.

Ифонга — это значит «прощение»

Самоанцы при всем своем пылком темпераменте и чрезмерном чувстве собственного достинства не отличаются ни упрямством, ни мстительностью. Каждый виновный имеет шанс избежать наказания, если он быстро скроется в лесу, а спустя некоторое время подвергнется традиционному ритуалу смирения перед пострадавшим и его семьей.

Этот древний обычай называется ифонга, и о нем стоит поговорить подробней. Ритуал часто содержит элементы искреннего раскаивания, а также попытку, в виде театрализованного представления, возместить ущерб. Преступник и патриции его рода подходят перед рассветом к дому потерпевшей особы. Они приносят в дар красивые тонганские циновки, ткани сиапо и еду. Иногда кладут на траву щепки и хворост, что, без сомнения, означает: можете нас убить и зажарить, как свиней, если хотите! Потом они садятся в живописных позах на траву. Почерневшие лица, сгорбленные спины, низко опущенные головы… Настоящие живые памятники раскаянию и покорности!

А между тем жизнь в доме идет своим чередом. Его обитатели встают, одеваются и завтракают, хлопочут по хозяйству, как будто ничего не произошло, словно скорбные фигуры кающихся и горы еды на поляне прикрывает шапка-невидимка. А те ждут. Солнце поднимается все выше и выше, льет свой жар на обнаженные головы — все продолжают неподвижно сидеть. Начинается дождь, дует резкий ветер с моря — они не шелохнутся. В конце концов сострадание и любопытство берут верх, и из дома подают долгожданный знак. Кающихся заметили, оценили и простили. Наступает хэппи-энд в самоанском варианте, или фиафиа с танцами, песнями и угощением за счет семьи кающегося.

Во время нашего пребывания на Самоа мы были свидетелями ифонга в государственном масштабе. Драма разыгралась в высшем обществе столицы. Действующими лицами были, с одной стороны, изобретательные братья Мурз, а с другой — сам премьер Фиаме Матаафа Мулинуу II. Вышеупомянутые братья, хотя и были американскими гражданами, унаследовали от полинезийских предков темперамент и уважение к традициям, а примеси крови папаланги они были обязаны своей деловитостью и любовью к деньгам. Дела они вели в Апиа с размахом. Один из братьев, Гарри, бывший в то время начальником порта, и стал причиной конфликта.

Все началось с того, что Гарри купил для правительства моторный баркас, который предназначался для снабжения водой и топливом кораблей, стоящих в заливе (портовый мол в то время еще не был построен). Однако при первой же пробе баркаса оказалось, что судно, за которое самоанское правительство заплатило кучу денег, было всего лишь моторизованной баржей, годившейся самое большее для ярмарочных качелей. Может быть, Гарри обвинили бы только в бездарности, и на этом бы дело закончилось, но кто-то докопался до одной детали. Оказалось, что совсем недавно это суденышко было собственностью его жены, купившей баркас по цене в несколько раз меньшей, чем выделило правительство… Разгорелся скандал. Создали специальную комиссию для выяснения такого таинственного совпадения. В состав комиссии вошли иностранные эксперты. Премьер Матаафа лично заинтересовался этим делом.

Гарри Мурз ссылался на свою полную неосведомленность в делах жены. Он не знал, что она купила баркас и подвергла его косметическим операциям. Он даже не знал, что купил баркас у жены. «Разве я виноват, что у меня такая самостоятельная жена, почтенная комиссия?» Но комиссия упорно продолжала вести следствие. Мурзы почувствовали себя глубоко оскорбленными. Они отреагировали бурно и многословно. Братья напились в местном клубе и изложили многочисленным посетителям свои планы относительно личности премьера, а также заявили, что расправятся с папаланги, которых считают виновниками своих несчастий и обид.

Премьер потребовал выселения братьев Мурз из Западного Самоа в трехдневный срок. В Апиа, где знают всё и все, началось волнение. Шептались, что братья не собираются покидать страну и клянутся отомстить. Род Мурзов уже собирается в глухих местах и точит свои сапелу на сановников и папаланги… Как бы в подтверждение этих слухов полиция поставила вооруженную автоматами охрану перед резиденцией премьера. Все были в ужасе. Наконец, наступил день, когда братья навсегда должны были оставить Самоа или начать гражданскую войну.

Солнце, как это обычно бывает в тропиках, быстро поднялось над горизонтом. Стало светло. Первые лучи светила упали на свешенные головы и опущенные плечи братьев Мурз, сидящих на газоне перед резиденцией премьера. Они пришли с дарами доброй воли: с охапками красивых тонганских циновок, ценными тканями сиапо, корзинами печеных бананов и румяными свиньями.

Братья были прощены, а приговор отменен. Такова сила традиции.

Нетитулованных мужчин на Самоа называют таулеалеа. В каждой деревне они объединены в организацию, ауманга, которая представляет основную рабочую силу коллектива. Прием в аумангу связан с определенным традиционным ритуалом.

Семья кандидата, обычно семнадцатилетнего юноши, отправляется к своему матаи, чтобы тот вынес этот вопрос на деревенский совет. Если матаи признает их просьбу обоснованной, то идет с юношей к дому собраний и от его имени преподносит вождям корень кава. В это время кандидат, чье скромное общественное положение не позволяет сидеть с представителями верхушки деревенского общества, покорно ждет решения; кандидатура таулеалеа утверждается на общем собрании ауманги. Он приходит на ближайшее собрание с дарами (банки писупо, таро, палусами, плоды хлебного дерева), что должно свидетельствовать об уважении к собравшимся и доброй воле. Обычно подарки должным образом оцениваются, и один из сыновей деревенского оратора приветствует нового члена цветистой речью. Тот отвечает. Дары справедливо