— Я в этом не сомневался. Я как раз оттуда.
— Ты ездил в Нижний Бингли? Я был в Бэджвике. Такер старался изо всех сил, но гандикап его доконал. Робертс из Фэйла-на-Водах занял третье место. У Старки болело горло, так что он пришёл одним из последних. Добрый старый
Г. Хейворд, — прочувствованно сказал Бинго, и мы вышли с ним на террасу.
— Значит, сведения поступили из всех церквей? — спросил я.
— Кроме Гэндла-на-Холме. Но о Бейтсе можно не беспокоиться. У него никогда не было шансов на успех. Кстати, бедняга Дживз потеряет десятку. Безмозглый осёл!
— Дживз? Что ты имеешь в виду?
— Он пришёл ко мне сегодня утром и дал мне десять фунтов, чтобы я поставил за него на Бейтса. Я попытался объяснить Дживзу, какую он делает глупость, и умолял его не выкидывать денег на ветер, но безуспешно.
— Прошу прощенья, сэр. Утром вам просили передать эту записку, но вы уже уехали.
Дживз материализовался у моего локтя бог весть откуда. Как всегда, он стоял в почтительной позе.
— А? Что? Записку?
— Дворецкий его преподобия, мистера Хеппенстолла, принес её из дома священника, сэр. К сожалению, я не смог вручить её вам вовремя, по причине вашего отсутствия.
Малыш Бинго обратился к Дживзу, как отец к несмышлёнышу, советуя ему впредь быть осторожнее. Вопль, который я издал, заставил придурка прикусить язык и заткнуться на середине фразы.
— Ты что, белены объелся? — недовольно спросил он.
— Мы погибли! Слушай!
И я прочитал ему записку:
Такого мёртвого молчания мне ещё не доводилось слышать. Затем Бинго то ли всхлипнул, то ли судорожно вздохнул, и на лице его отразилась целая гамма чувств. Дживз кашлянул — наверное, так осторожно и деликатно кашляет овца, когда в горле у неё застревает травинка, — и устремил взгляд куда-то вдаль. Первым заговорил Бинго.
— Боже всемогущий! — хрипло прошептал он. — Тёмная лошадка!
— Совершенно верно, сэр, — согласился Дживз.
— Проклятье, значит, у тебя была секретная информация! — воскликнул малыш.
— Да, сэр. Брукфилд передал мне содержание записки. Мы с ним старые друзья.
На лице Бинго отразились горе, недоумение, ярость, отчаяние и обида.
— Ну, знаете ли, это уж слишком! — вскричал он. — Читать чужие проповеди! Разве это честно? Разве это по правилам?
— Старина, — сказал я, — будем справедливы. Ничего незаконного в этом нет. Священники часто так поступают. Им совершенно не обязательно каждый раз сочинять проповеди.
Дживз вновь кашлянул и посмотрел поверх моей головы отсутствующим взглядом.
— А в данном случае, сэр, я позволю себе смелость заметить, что нам надо проявить снисходительность. Мы не должны забывать, что место директора школы очень много значит для будущих молодожёнов.
— Молодожёнов! Каких молодожёнов?
— Преподобного мистера Бейтса, сэр, и леди Синтии. Горничная её светлости сообщила мне, что они обручились несколько недель назад, и его светлость дал согласие на брак при условии, что мистер Бейтс займёт достойное положение в обществе и устроится на высокооплачиваемую работу.
Бинго позеленел.
— Обручились?
— Да, сэр.
Наступило молчание.
— Пойду прогуляюсь, — пробормотал малыш.
— Но, старина, — напомнил я, — скоро ленч. Гонг прозвучит с минуты на минуту.
— Я не голоден! — сказал Бинго.
ГЛАВА 14. И никакого жульничества
После описанных выше событий жизнь в Твинг-холле некоторое время продолжала идти своим чередом. К сожалению, выбор развлечений был здесь небогат, и рассчитывать на острые ощущения тоже не приходилось. Насколько я знал, самым важным событием в Твинге считался деревенский школьный пикник, который проводился ежегодно в один и тот же день. Короче говоря, мне ничего не оставалось, как бродить по окрестностям, изредка играть в теннис и по мере сил избегать встреч с Бинго.
Последнее являлось необходимым, чтобы не попасть в психушку, потому что любовная трагедия до такой степени выбила несчастного олуха из колеи, что он подкарауливал меня где только мог и начинал плакаться мне в жилетку, изливая свою душу. И когда однажды утром он ворвался ко мне в спальню, я решил пересечь его поползновения в корне. Я ещё выдерживаю, когда он стонет над моим ухом после обеда, и даже после ленча, но во время завтрака — никогда! Мы, Вустеры, сама любезность, но всему есть предел.
— Послушай, друг мой, — сказал я. — Мне известно, что сердце твоё разбито и всё такое, и чуть позже я с удовольствием тебя выслушаю, но…
— Я к тебе не за этим пришёл.
— Нет? Умница!
— Прошлое, — заявил малыш Бинго, — мертво. Не будем больше о нём говорить.
— Не будем.
— Моя душевная рана так глубока, что она никогда не заживёт, но я не скажу об этом ни слова.
— И не надо.
— Я не стану обращать на неё внимания. Я о ней забуду.
— Так держать!
Я давно не слышал, чтобы он говорил так разумно.
— Я пришёл к тебе, Берти, — продолжал он, выуживая из кармана листок бумаги, — с деловым