растворами с солью и глиной. Впервые на Закаспийской были применены опреснители — дистилляционные станции подготовки воды для заправки ею паровозов.
Много общего у этих дорог — у Норильской, Закаспийской, Мурманской. Обстоятельства во всех трех случаях торопили, и значение этих дорог для страны было огромное, и природные условия тяжкие (пустыня Каракумы ничем не лучше заполярной тундры). И труда ручного, тачечного, лопаточного — жестокого труда — во всех трех случаях израсходовано предостаточно. Однако в стране с гуманным православным мировоззрением — дореволюционной России — в созидательной деятельности отсутствовал момент сознательного насилия; тогда ни один нормальный человек не мог не только сказать, но даже подумать о живых людях: «Лес рубят — щепки летят». То, что люди — это не лес и не щепки, в общественном сознании присутствовало вполне определенно. Поэтому и трудились содержательно — на века, и дороги строили вечные, а не «мертвые».
Инженеры-путейцы
Теперь познакомимся с теми, кто возглавлял строительство Закаспийской дороги, — это во многом ответит на вопрос, почему ее смогли так быстро построить. Руководил экспедицией легендарный генерал- адъютант Михаил Дмитриевич Скобелев — герой Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. О генерале М. Н. Анненкове уже говорилось. Мало кто помнит, что этому человеку мы обязаны изменением государственной политики в отношении сооружения и эксплуатации железных дорог — по сути дела, их спасением от разорения «частниками» всех мастей. Деяние значительное в общероссийском масштабе: оно в конечном счете определило национальную независимость России в строительстве железных дорог, выпуске рельсов и подвижного состава. Ведь именно после доклада Анненкова на высочайшее имя была учреждена специальная комиссия по исследованию состояния железных дорог в России и, таким образом, положен конец грабительской деятельности концессионеров и одновременно начат новый, очень плодотворный этап развития транспорта 1890-х годов. В 1892 году Михаилу Николаевичу было поручено «заведование всеми общественными работами, предпринятыми для оказания помощи населению в местностях, постигнутых голодом» (в те времена голод и эпидемии отнюдь не были изжиты). Генерал от инфантерии Анненков спас тогда от голодной смерти сотни людей.
Руководителем морской части Второй Ахалтекинской экспедиции был легендарный адмирал Степан Осипович Макаров. А старшим инженером 1-го резервного батальона — не кто иной, как князь Михаил Иванович Хилков, будущий министр путей сообщения, выдающийся деятель отечественного транспорта, один из руководителей строительства знаменитой Кругобайкальской дороги. История воздала дань памяти и ему: в 2005 году появился в Слюдянке памятник Хилкову.
Понятно, что при таких личностях, стоящих во главе дела, объяснимо высокое качество его исполнения и все «чудеса» выглядят явью.
…С дореволюционных открыток и фотографий смотрят на нас русские мостовики, строители, инженеры. Какие прекрасные лица! Люди, привычные к странствиям, бытовым трудностям походной жизни и лишениям. И притом — одержимые творцы! Взгляните на их произведения — допустим, на мосты. Недаром их считали произведениями искусства и теперь считают: даже в пластмассовой Москве конца XX века у властей города не хватило духу уничтожить выдающиеся памятники — мосты Московско-Окружной дороги через Москву-реку. Их, как известно, не порезали в лом, а либо сохранили, либо передвинули.
Вслушайтесь в звучание названий восхитительно стройных, пропорциональных, словно летящих сооружений царской поры: мост Александровский «в память в бозе почившего Государя императора Александра II» через Волгу у Сызрани; мост Романовский через Волгу у Казани; мост Андреевский через Москву-реку в Москве; мост через Амур у Хабаровска, «самый большой в Старом Свете»; «мост императора Николая II» через Волгу у Ярославля… Какое гармоничное сочетание инженерного искусства и географической пространственности! Какая за названиями рек, через которые пролегли они, стоит огромная ширь! Это памятники, конечно, не только технике и разуму: это памятники Духу. И они гармонируют с обликом людей, их создавших.
С того момента, как молодой инженер Дмитрий Журавский, ученик и соратник Мельникова, впервые усовершенствовал мостовые фермы конструкции американца Гау и применил принципиально новые фермы, известные всему миру как фермы Гау — Журавского, русская мостостроительная школа стала одной из первых на планете. Прямо возле своего феноменального Веребьинского моста Журавский получил непосредственно из рук императора крест Святого Владимира и в придачу чин подполковника. Эта сцена увековечена на одном из барельефов памятника Николаю I на Исаакиевской площади в Петербурге архитектора Н. А. Ромазанова (показательно, что весь барельеф этого памятника полностью посвящен теме железнодорожного транспорта, а именно первой железнодорожной магистрали в России). Европа и США учились у России, как строить мосты, особенно в труднодоступной местности (а пять шестых территории России именно из такой и состоит). Однако в своем отечестве всенародной, большой славы — такой, как у авиации, космоса, балета, — наше мостостроение так и не обрело до сих пор. Возьмите историю оружия: там любой конструктор знаменит — царь-пушка Чохова, винтовка Мосина, танк Пороховщикова, автомат Калашникова, истребитель Поликарпова. Почему-то люди с большей охотой интересуются тем, что служит для уничтожения, а не для созидания… Мирный, честный, неброский по своему характеру труд выдающихся инженеров-железнодорожников большинству людей в нашей стране просто неизвестен, как и их имена. Чехов подметил это с грустной улыбкой в рассказе с железнодорожным названием «Пассажир 1-го класса», в котором — помните? — два крупных деятеля, беседуя в вагоне, сетуют на свою неизвестность в обществе. Один из них как раз железнодорожный инженер-мостовик, представленный Чеховым под фамилией Крикунов, — и построил этот Крикунов, по его словам, мост «великолепный. Не мост, а картина, один восторг!».
Вообще железнодорожный мир скромен по своей природе. К сожалению, долгое время железная дорога воспринималась обществом как область какого-то прикладного, а не всенародного значения. Только в начале XXI века началось серьезное переосмысление транспортными учеными и историками участия железных дорог в судьбе страны, их не только экономической, но и социальной связи с жизнью и историей России. Чугунка, подобно истинному труженику, не задумывается о своем значении — она просто неутомимо делает свое дело — и всё. Гремят ее колеса — и это привычно и надежно.
Люди, составившие России имя и славу в цивилизованном мире, сумевшие в аграрной, глухой, как некоторые до сих пор считают — «отсталой» — стране, в короткие сроки сотворить настоящие инженерные чудеса, создать сооружения, прослужившие по 100 с лишним лет, — эти люди, в сущности, неизвестны. Какая несправедливость! Журавский, Белелюбский, Проскуряков, Кербедз, Кнорре, Передерий, Николаи, Патон — такие имена школьникам, по идее, без запинки надо бы называть на уроках истории.
Вот Дмитрий Иванович Журавский: «Не могу, знаете ли, людьми командовать. Как бы хорошо было делом управлять, а власть не показывать».
А вот Николай Аполлонович Белелюбский:
«Шел балет.
