камнях у забора. В стороне разводился огонь, канак-хозяин приготовлял поросенка; он обмыл его несколько раз, наложил в него горячих камней и банановых листьев и потом прикрыл всего листьями и циновками. Дени, красивый малый, лет семнадцати, с вьющимися волосами, но с апатичным лицом, метис показавшийся нам сначала страшным флегматиком, оказывал удивительные способности распорядительности и хозяйские соображения. К несчастью нашему, хозяева уже заразились немного цивилизацией. рассчитывая ужинать на тапах и банановых листьях, мы с сожалением увидели накрываемый стол, тарелки и вилки, Канаки же расположились очень живописно на траве и скоро приготовили для нас поросенка, от которого мы отрезали по небольшому куску. В хижине зажглись огни; несколько женщин и детей, сидя полукругом, пели гимны: мы улеглись около них и долго вслушивались в монотонное, но верное пение свежих и громких голосов. Увлекшись положением туристов, мы никак не хотели лечь спать на приготовленные нам постели, a остались на тапах, в чем не раз раскаивались в продолжение ночи. Полы хижины так же неудобны, как и в наших избах; кроме маленьких скачущих животных, ползают ящерицы в какие-то улитки, из которых вылезает небольшой краб.
Мы встали еще до солнца и пошли выкупаться в ближайшую реку, что было и освежительно, и приятно. Надобно вообразить себе теплое утро, ранний туман, висящий на близ-растущих пальмах и кустах, свежесть чистой как кристалл воды и, наконец, показавшееся солнце: оно осветило едва видный в прозрачной дали остров Эймео, с его причудливыми пиками, и бурун, ломавшиеся о коралловые рифы и флеровую одежду железных деревьев; вместе с солнцем поднимался аромат от апельсинных рощ и гуавов. Едва успели мы одеться, как перед нами явился человек небольшого роста, в байковом сюртуке, с Французскою бородкой; мы было хотели увернуться от него, но он уже успел закинуть на нас сеть своих бесконечных Фраз и любезностей. Из долгой его речи, пересыпанной поклонами и улыбками, мы, наконец, поняли, что перед нами стоял maître d’hôtel адмирала Брюа, поселившийся здесь (волей или неволей) для мирной жизни. Он приглашал нас к себе вышить du kirsch, du cognac, ou du rhum, начертил без нашей просьбы маршрут как нам ехать, двадцать раз упомянул о знаменитом адмирале и тогда только отстал, когда мы, наконец, обещали зайти к нему, — что, однако, с нашей стороны было военною хитростью. На пороге хижины ждали нас вчерашние певицы; они дали нам кокосов, которые тут же были разбиты, и мы с наслаждением выпили свежее, чистое и несколько холодное молоко.
Мы отправились дальше, сначала сплошным лесом. Между тропическим лесом и нашим уже та разница, что тропический всегда очень разнообразен. У нас потянется сосновый лес, и нет конца ему; прямые желтые стволы провожают вас десятки, иногда сотни верст, утомляя глаза. А здесь не то. Стволы дерев перепутаны узлами, переплетены вьющимися вокруг неправильно изогнутых ветвей растениями, которые то гирляндами поднимаются кверху, то висят вниз бахромой, букетами и плетями. Листва тоже разнообразна до бесконечности, начиная с тонкой паутины листьев железного дерева, легко вырезанных, и микроскопического листа акации до блестящего, громадного, овального листа банана и феи. Вдруг появляется несколько хлебных дерев, с глубокими вырезами на листьях; там еще более крупный лист другого растения, толстый ствол которого как будто составлен из нескольких других стволов, a корни бесчисленными разветвлениями сплелись с корнями соседнего дерева; рядом с ними роща апельсинов, проезжая мимо которых, наклоняешься, чтобы не задеть за твердые золотистые плоды; вот спутники апельсинов — лимоны; сотни их упали с дерева и пестрят желтыми шкурками дорогу, наполняя густым ароматом и без того душный и спертый лесной воздух. И какая невозмутимая, священная тишина!
Слева возвысились над лесом горы, пальмовые рощи полезли вверх по их ступеням; местами видны только одни их перистые верхушки, зелень иных дерев укутали их тонкие стволы до самой короны; в другом месте, высвободившись от наплывающего зеленого моря, вышла целая роща пальм на обнаженную скалу, и видно каждое отдельное деревцо, тонкоствольное и грациозное, как будто толпа молодых каначек, вышедших после купанья из моря и обсушивающих на солнце свое прекрасно-созданное тело. Как видите, я употребил настоящие местные краски… Справа, при переезде через речки, которые пересекали дорогу едва ли не каждые пять минут, виднелось море, с его бурунами и рифами. Вода между рифами в берегом принимала всевозможные цвета, начиная с перламутрового до бирюзового, как будто споря красотой с прелестью берега, убранного пальмами, Живописными хижинами, апельсинами и всею роскошью тропического леса.
Но вот дорога вышла к самому морю; горы придвинулись к ней отвесною скалою, покрытою висящими вниз растениями, прижатыми к камням тонкими струями стремящихся сверху водопадов. Близ утеса росло несколько исполинских, развесистых дерев, которые канаки называют
Поддерживаемый ветвистым корнем, поднимается толстый и высокий ствол, разрастающийся в свою очередь огромным раскидистым деревом. Из плода этого ни канаки гонят водку. Три такие дерева, стоя вблизи отвесной скалы, образовали довольно большое пространство, совершенно закрытое от света, a несколько ручьев, падающих сверху, наполняли его свежестью и даже сыростью; там было мрачно и почти холодно. Далее скала еще более нависла над морем, образовав в своем основании пещеру, полную стоячей воды. На первый взгляд эта пещера смотрит только небольшим углублением, но если изо всей силы бросить внутрь её камень, он упадет, кажется, не дальше аршина от вас: обман ли это зрения, или внутренность пещеры наполнена сгущенным газом, это осталось для нас неразрешенным. Канаки думают, что пещера населена духами, и но один не даст своей лодки, чтобы поехать исследовать таинственную пещеру.
Дальше дорога идет по гати, устроенной на песчаной отмели. Между гатью и скалой лежит озеро, в которое смотрится живописный ландшафт — кусты, деревья, несколько пальм и скалы, уже потерявшие здесь свой дикий вид и убравшиеся волнующейся зеленью. Висящий густой зеленый ковер прерывался у подножия, образуя глубокую нишу, ожидавшую, казалось, мраморной статуи какой-нибудь Венеры Милосской, для которой было бы здесь настоящее место.
Гулявший по горам туман давно уже собирался в чернеющие тучи, я вот хлынул дождь, теплый, но частый и крупный. Промокнув до костей, мы остановились, чтобы просушиться, и поехали дальше. Нечего описывать всякую хижину и всякую деревеньку, которые мы встречали по дороге. При слове «хижина» надобно вообразить домики, сплетенные из тростника, не хуже корзинок, в которых наши дамы держат свои рукоделья, и если бы вы нашли такую корзину у себя в цветнике, забытую, например, какою-нибудь кузиной, то могли бы составить себе приблизительное понятие о таитской хижине. Она состоит из поставленных перпендикулярно жердей бамбука, между которыми оставлены промежутки шириною в два пальца. Над этим крыша такого же тонкого плетения, как тонкие тапы, циновки, которыми устлан пол хижины; между тем, крыша защищает хорошо и от солнца, и от дождя, a в скважины между тростником постоянно продувает воздух. Все окружающее хижину разнообразно до бесконечности; и если я дам вам в распоряжение рощи апельсинных дерев, несколько усыпанных цветами высоких и грациозных олеандров, сколько угодно пальм и бананов, то берите всего этого больше, составляйте вокруг корзины букет по вашему вкусу; но будьте уверены, что хижины и ландшафты, которые мы встречали по дороге, все еще будут и красивее и разнообразнее.
Дождь принимался лить несколько раз; подгоняемые им, мы проехали дистрикт Папара и остановились близ хижин, принадлежащих уже к дистрикту Паиеурири. Неподалеку впадала в море река; горы, раздвинувшись, образовали глубокое, роскошное ущелье; с отодвинутой на задний план и совершенно темной стремнины, тремя серебряными полосами, низвергались водопады, пропадая в неясной, туманной синеве; вдали виднелась река, с красивыми берегами, a ближайший изгиб её был в сумраке от густоты нависших над ним дерев. Там причалила пирога, и несколько купающихся фигур плескали и возмущали воду, дремавшую в этом живописном затишье. К морю видно было несколько выступавших мысов, из которых каждый спорил с другим в красоте и богатстве одевавшей их ризы.
Мы вошли в первую хижину. В одном углу, на полу, лежал завернутый в белое полотно покойник; несколько женщин пели, сидя кругом его, гимны. Мы вошли в соседнюю хижину, где отдохнули, пообедали и тронулись снова в дорогу в нашем легком кабриолете. Но чем больше мы углублялись, тем труднее становилась дорога; броды через речки были почти непроходимы; большие камни, разбросанные по мелкому дну, подвергали большой опасности тонкие колеса нашего экипажа. Мостики состояли из нескольких бревен, положенных поперек речки, так что нужно было большое искусство, чтобы переезжать
