Эти слова поэта звучат так, будто сказаны сегодня. Ну а те, кому не удалось найти и черную работу, пополняют ряды армии обездоленных. Это могут быть и безработные, и опустившиеся, выпавшие из жизни люди, и просто бездомные…
Вот один из них — пожилой, с поросшими седой щетиной ввалившимися щеками, в поношенном пиджаке и стоптанных башмаках. Он медленно бредет по фешенебельной, кичливой Риджент-стрит. Потухший, безразличный взгляд равнодушно скользит по роскошным витринам магазинов, где под охраной полисмена сверкают усыпанные бриллиантами часы «Ролекс» стоимостью семь тысяч фунтов, бриллиантовые колье, отливают серебром норковые манто… Этого человека интересует только одно: где провести ночь. Впереди себя он толкает тележку с жалким скарбом. Вот уж поистине по латинской поговорке: «Все свое ношу с собой». Переночевав где-нибудь в подъезде или в парке, он завтра снова отправится в свой путь, которому нет конца.
День девятый
оказался самым коротким. Те «лишние» три часа, которые я получил в первый день, пришлось отдавать. Да, долги надо возвращать не только людям, но и природе. Первое, что я сделал в самолете рейса СУ-242 Лондон — Москва, — это перевел стрелки вперед на три часа. И вместо часа по лондонскому времени получилось четыре по московскому. Кто после этого скажет, что время — категория нематериальная?
Девять дней промелькнули, как один. В них будто спрессовалось не только время, но и пространство. В незнакомой стране, да еще такой, как Англия, впитываешь впечатления, словно губка. Каждый день кажется необыкновенно длинным, наполненным, и все же времени не хватает, чтобы «губка» впечатлений напиталась до конца.
Наш «ИЛ» уже оторвался от бетонки Хитроу и набирает скорость и высоту. А я вглядываюсь через иллюминатор в подернутые пеленой дождя размытые очертания огромного города, и вспоминаются слова, сказанные двести лет назад знаменитым английским критиком Сэмюэлом Джонсоном:
«Если устаешь от Лондона, значит, просто устаешь от жизни».
Не знаю, как насчет жизни, но от Лондона я определенно не устал. Просто не успел. Но этот город и вообще Англия стали ближе и понятнее за те девять дней, пролетевшие, как один.
…Молодой сержант-пограничник в Шереметьевском аэропорту, которому я протянул свой краснокожий серпастый молоткастый паспорт, явно в нарушение инструкции дружески подмигнул мне. С приездом, мол! У этого симпатичного парня было хорошее настроение. У меня — тоже. Я приехал домой!
ОТ МАДРИДА ДО ГРАНАДЫ[52]
Человеку все надо видеть, ко всему прикоснуться, вот так, как в Толедо ты похлопывал ослика или трогал ствол пальмы в саду Алькасара. До всего хотя бы дотронуться пальцем. Весь мир погладить ладонью. Сколько радости — видеть и трогать то, что тебе еще не знакомо! Потому что каждая особенность в вещах и людях обогащает жизнь.
Вместо вступления
Эта весть с быстротой молнии облетела наш маленький черноморский городок: едут! Едут испанские ребята! Стояло жаркое и душное южное лето, мы, мальчишки, с утра до вечера пропадали на пляже, однако в тот день были забыты и пляж, и море, и все другие дела. Задолго до прибытия поезда мы отправились на вокзал. Принаряженные, причесанные, в красных пионерских галстуках, а некоторые даже в «испанках» — так тогда называли только вошедшие в моду пилотки с маленькой кисточкой, как у бойцов испанской республиканской армии. Носить такую пилотку считалось особым шиком, и мы смотрели на их счастливых обладателей с нескрываемой завистью.
Испанских детей встречали, как взрослых, и не просто взрослых, а как героев. С духовым оркестром, речами, цветами. Теперь я понимаю, что такая встреча была знаком внимания и любви советских людей не только к детям, еще не совершившим никаких подвигов, но и к их отцам и старшим братьям, оставшимся там, в далекой Испании. Наши испанские ровесники были, кажется, смущены и взволнованы этой встречей. Смуглые, черноволосые, очень смахивающие на наших кавказских ребят, они стояли молча, глаза их смотрели не по-детски серьезно. Когда, наконец, затих оркестр и сошел с импровизированной трибуны последний оратор, они подняли руки с крепко сжатыми кулаками и негромко, но отчетливо произнесли: «Но пасаран!»
«Но пасаран! Они не пройдут!» Эти ставшие крылатыми слова Пасионарии были первыми испанскими словами, которые мы, мальчишки довоенных лет, узнали и запомнили на всю жизнь. Конечно, тогда не только мы, но и все взрослые отчетливо сознавали, что там, в Испании, отцы и братья вот этих застенчивых смуглых ребят первыми в мире вступили в открытый бой с фашизмом, приняв на себя его звериный удар… Гвадаррама, Теруэль, Лерида, Харама, Альбасете, Лас Кампас, Гвадалахара, Эбро… Вслед за взрослыми повторяли мы эти звучные испанские названия, жадно отыскивая их на карте Пиренейского полуострова, где проходила линия фронта между фашистскими мятежниками Франко и республиканцами.
«Они» тогда все-таки прошли. Прошли, опираясь на поддержку своих собратьев по кровавому ремеслу — германских и итальянских фашистов. Прошли, ловко используя подлую предательскую политику «невмешательства» Англии и Франции. Фашизм тогда прошел там, в далекой Испании. Спустя несколько лет смертоносная коричневая волна докатилась до берегов Волги и разбилась под сокрушительным ударом Советской Армии. И кто знает, быть может, среди тех, кто вел бой, святой и правый, были и успевшие повзрослеть до поры испанские ребята, которых мы встречали тогда на вокзале нашего маленького городка. Кончилась кровопролитная битва, народы Европы вздохнули полной грудью, и лишь их родина, Пиренейский полуостров, оставалась измаранной зловещим коричневым цветом фашизма.
Возвращаясь памятью в то уже далекое, но незабываемое прошлое, мог ли я, мальчишка, думать- гадать, что беспокойный ветер странствий занесет меня сюда, на самый край Европы, в страну отважных мореходов и тореадоров, утонченных поэтов и прекрасных, экзотических женщин, прославленных художников и музыкантов…
Натужно гудит своими четырьмя моторами «Боинг», пересекая из конца в конец старушку Европу. Под монотонный шум хорошо думается. Где-то далеко внизу, под облаками, осталась Варшава. Скоро Вена, где предстоит посадка. В динамиках что-то щелкает, и мелодичный женский голос с сильным испанским акцентом извещает уважаемых сеньоров пассажиров авиакомпании «Иберия» о том, что Вена по метеоусловиям принять самолет не может. Ну что ж, тем лучше, по крайней мере на час раньше будем в Испании. Немало довелось повидать чужих земель, но не притупилось ни с чем не сравнимое чувство тревожного, напряженного ожидания, острого любопытства от предстоящей встречи с новой незнакомой страной. Какая она, Испания, в действительности, легендарная полусказочная земля, «благословенный
