– И что князь присудил?
Златан нервно рубанул воздух ладонью:
– Сказал, за убийство княжьего дружинника тот уплатит виру в сорок гривен. А сам не сумеет, так с того селения, откуда он родом, взыщут двадцать коров. Половина семье. Вдовы-то у Горяна не было.
– Вот как… – пробормотал Добродей. Сердце сжалось, дыханье перехватило.
– Тризну, как положено, справили. За это не волнуйся…
– Да… – махнул рукой собеседник, – тризна ваша… Горян… Ох… Вот и присягнул он Олегу. Вот и присягнул… Княжий дружинник. А Олег, стало быть, за справедливость? Виру назначил оттого, что «своего» убили?
– Должно быть, так, – кивнул Златан.
Добродей чувствовал, как холодеет душа, как земля уходит из-под ног, как рушится небо. Пытаясь отринуть мысли о новой потере, сказал, нарочно нагнетая в себе злость:
– А кабы меня убили, он бы и пальцем не шевельнул… Но я все равно присягать не буду. И в битву с хазарами пойду без клятвы Олегу. И пусть только попробует не пустить.
Брови Златана взлетели на лоб:
– С хазарами? Они здесь?
– Скоро будут. Ждите.
Глава 7
От самого Киева до Татинецкого брода спустились быстро[29] , сберегая силы – под упругим северо-западным ветром, полнившим паруса. Поговаривали, что стриба никогда не изменяет князю. Не бывает попутного ветра только у того, кто не ведает, куда идти. Он ведал…
Покрытое песчаными наносами дно вспыхнуло золоченой слюдой. Розмич перегнулся через борт, не веря своим глазам.
– Ч-что, варяг? Р-руки т-твои загребущие! Бо-богатства Татинца пытаешь? – пошутил было Живач неуклюже, но осекся под тяжелым взглядом новгородца.
– Не варяг я, а словен, – ответил тот приглушенно. – А остроты лучше на хазарах испробуй.
– И испробуем, мы степняка пуще вашего ненавидим! – подтвердил Златан.
– Куда дальше? – обернулся к Розмичу впередсмотрящий.
– Давай-ка вон в ту протоку. И веслами тише води. Хазарин не дурак.
Долбленка плавно пошла вперед и затерялась в высоких пожелтелых камышах…
…Добродей сидел молча, ненавидя Олега всей душой и восхищаясь его предусмотрительностью одновременно. На той доброй сотне, а то и всех двух сотнях лодий, что с прошлого вечера прятались средь проток и бесчисленных мелких островков в ожидании врага, из почти четырех тысяч воинов – он едва ли не единственный, кто ни в чем не клялся новому киевскому правителю.
Уговаривать Розмича взять с собой на сечу долго не пришлось. После бесславного спасения от хазаров острый зуб на них столь вырос, что новгородец махнул рукой. Взамен павших товарищей Розмичу придали новоиспеченных гридней из киевлян, пополнив его отряд. Так Добря вновь оказался в одной лодье со Златаном и Живачом. И когда убрали парус, греб наравне. Всего же лодья вмещала сорок воинов. Половина – лучники, и у каждого сорок стрел. Ох и окрасятся же нынче воды днепровские вражьей кровью!
А сам? До рассвета дожил. Дальше лишь Господу одному ведомо, что случится.
Завидя сигнальный дым с правого брега или даже саму переправу хазаров, надлежало на веслах выйти ближе к середине Днепра и заякориться. Даже точно напротив устья этого неизвестного притока было не больше полутора, в крайнем случае двух саженей. Олег наказал ждать, пока все или почти все степняки не войдут в реку. Затем, истратив запас стрел, поражать плывущего врага копьями и рогатинами, выбравшихся на отмель рубить нещадно.
Сам он и подоспевший из Русы князь Вельмуд затаились и ожидали неприятеля на славянском, правом, берегу.
– Ни лишнего дыма, ни паруса до поры до времени! Никто и ничто не должно вспугнуть врага! – передавали из уст в уста приказ Олега.
Знающие люди сказывали, что при переходе рек хазары складывают одежду и снаряжение на легкие, связанные на берегу плоты – какие из кустарника, а иные из пустотелых бурдюков. Каждый плот у них привязан к свободной лошади. Сначала переправляется дозорный отряд и, если все благоприятно, уже остальное войско. Степняки преодолевают реку вплавь, держась за гривы своих кобылиц. В реку же входят сотня за сотней, не теряя порядка. Так же выходят из реки и на том берегу.
Сколько хазаров отправилось на Киев, про то Добродей не ведал, но и несколько тысяч степняков, не подоспей северная рать, по его видению, могли бы разорить город до основания.
Встретить конницу на переправе, навязать врагу бой в невыносимых для него условиях, избавить воев от гибельных, жгучих хазарских стрел, превратить корабельные борта в крепостные стены… Только бы сами хазары о замысле Олеговом не узнали, переживал Добродей.
Словно угадав его мысли, Розмич усмехнулся и молвил:
– Не иначе, князь достоверно знает, где хазары вырыснут на берег. Вещий, одно слово. Ишь, рассветает!
– С-следопытов еще Хорнимир н-на то-от берег за-асылал. Дали зна-ать, – пояснил Живач.
Добродей улыбнулся посрамлению Вещего Олега, но промолчал, не желая новой ссоры с Розмичем и другими новгородцами. Они за князя горой.
Розмич на замечание Живача тоже не ответил. И хотя он уже в Новгороде о многом догадался, сопровождая к Олегу по нескольку раз доверенных Яроока и купцов, язык держал за зубами.
– Да чего тут думать! – откликнулся Златан. – Вон у Ореховки, верстой выше, Днипрo всего-ничего.
– Одно дело, когда под тобой три или четыре сажени, а другое – когда всего по шею, – вставил свое слово кормщик. – Да и где там, на левом-то бреге, плоты соорудить. Ниже они будут переправляться, камыш рубить, вязанки вязать…
– Так-то оно так, да коли степняки все разом в Днепр войдут – он из берегов выйдет, – пошутил Златан.
– Главное, нам к переправе вовремя поспеть, – вымолвил Добродей.
– Поспеем, хазаров не одна и не две тысячи будет. Может, все десять. Пока перетекать станут, мы тут как тут. Они версту пройдут поперек при боковом течении, мы же все пятнадцать по воде вниз, – разъяснил Розмич с важным видом. – А мы не поспеем, другие начнут, а мы – закончим.
Островки и отмели тянулись вдоль левого берега на несколько верст, зато с правого, высокого и крутого, Днепр был как на ладони. Конные дозорные отряды, расставленные через каждые полверсты, углядев неприятеля, должны были известить князя. Он же единственный мог приказать поднять один за другим дымы, чтобы с точностью до сотен саженей обозначить направление схоронившимся на кораблях воинам. Флотилия была поделена Олегом на четыре части, чтобы перекрыть все добрых тридцать поприщ от устья Роси до самого Долгуна[30].
Добродей уже представлял, как, со всех сторон устремившись к переправе, варяги, словене, поляне и другие союзники пускают кровь степняку, как добрый новгородский топор раскалывает голову то одному, то другому хазарину.
– Глядите! – сидевший на носу привстал и указал на черные клубы, возносившиеся к небесам.
– Налегли, други! По дыму правь! Хазары к югу вышли. Боги с нами, и ветер и течение попутны! – воскликнул Розмич и сам взялся за весло, его примеру последовали все, изнемогшие от долгого ожидания.
Прочие новгородцы ставили парус. По Днепру без ветрила, как по степи без коня[31].
Лодьи, долбленки, струги выдвинулись лавой. Веслами работали бойко. Шли волна за волной. Первые, достигнув хазарской переправы, старались заякориться подалее друг от друга, давая проход настигавшим передовые суда главным силам.
Подходящие долбленки на полном ходу проскакивали между вырвавшимися было вперед лодьями. Давили и погребали под собой и полуголых пловцов, и лошадей, рассекая вражий брод поперек на сотню или две саженей.
