Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

Дзуня. Это были слова... Меценат, вы должны были стать депутатом.

Помыкевич.

Я тоже так полагал. Отсутствие националь­ной солидарности...

Дзуня. Меценат! Вы станете депутатом!

Помыкевич.

Когда? Через ч-ч-четыре года? К тому времени бог знает что будет с сеймом. И только подумать! Пока еще никто из Помыкевичей не был депутатом...

Дзуня. Первым станет меценат Помыкевич...

Помыкевич.

Господин депутат доктор Помы... Шутите, пане товарищ! Позвольте, это же фатально: на девятнадцать избранных быть двадцатым в списке. Да — это фатально!

Дзуня. Ну, не совсем. Не забыли ли вы, кто девятнадцатый в списке?

Помыкевич.

Да ведь он сам не дает о себе забыть, ч- ч-чертова уродина, того и гляди принесет его черт сегодня во Львов...

Дзуня. Пусть только принесет! Меценатик дорогой, мы его на этот раз живым — ам — и проглотим.

Помыкевич.

А у меня желание выпроводить его за двери.

Дзуня. Еще наступит для этого время. А пока что...

Помыкевич.

У вас есть какой-нибудь план?

Дзуня. Давно подготовленный. А пока что вы должны отречься от Леси.

Помыкевич.

Ради кого же, позвольте узнать?

Дзуня. Ради отца Румеги, меценат, ради депутатского мандата...

Помыкевич.

Может быть, вы... какой-нибудь менее гениальный план...

Дзуня. Меценат!

Пауза.

Дзуня. Я узнал от доктора Рудзинского, что здоровье отца Румеги совсем плохое. Еще два-три приступа и желчный камень разорвет печенку.

Помыкевич.

А-а долго ли это еще может продолжаться?

Дзуня. Три-четыре года, хотя его депутатский мандат окажется куда раньше в ваших руках.

Помыкевич.

Любопытно! Так ч-что же, вы его отравить задумали?

Дзуня. Нет, меценат. Вы только завещание ему напи­шите.

Помыкевич.

Позвольте, как же я напишу его, ч-черт возьми. Он уже два месяца своими проектами мучает.

Дзуня. Отец Румега сможет оставить дом свой бездетной жене, а фольварк, лес и сорок гектаров с нефтяными вышками пусть запишет, словно добрая фея из сказки, маленькой сирот­ке Лесе...

Помыкевич.

Это... это был бы прекрасный поступок. Об этом написали бы даже в газетах. У вас неплохое воображе­ние, пане товарищ.

Дзуня. Воображение? Вы полагаете? Как вы недогад­ливы, меценат.

Пауза.

Меценат...

Помыкевич. «Нет,

никогда! Никогда!

Дзуня. Даже за цену мандата?

Пауза.

Помыкевич.

Даже...

Дзуня. Вы как следует не подумали о контракте...

Помыкевич.

Она ведь... она...

Дзуня. Не будет весь век жить в нужде. Семьдесят зло­тых в месяц жалованья, ну и ваши подарки иногда — чулки или белье, сами понимаете.

Помыкевич.

Вот ч-черт какой! А вам-то, собственно говоря, что из того?..

Дзуня. Пока что лишь щепотка вашей благодарности, меценат.

Помыкевич.

А потом — вам понадобится и ее благо­ дарность.

Дзуня. Браво, меценат! У вас голова еще работает, как у молодого. Верно, если дело удастся, подумаю всерьез и о Лесе.

Помыкевич.

А если дело не удастся?..

Дзуня.

Тогда по-прежнему будете покупать ей чулки, а в благодарной народной памяти останетесь лишь как посредствен­ный адвокат и бывший председатель «Нашей школы» в таин­ственном тысяча девятьсот двадцать первом году.

Помыкевич.

Что мне в таком случ-ч-чае делать?

Дзуня.

Стать на какое-то время пауком, который опу­ тывает паутиной жирненькую жертву. Вы думаете, что отец Румега ради вас или своих проектов заходит сюда?

Помыкевич.

Вы полагаете...

Дзуня.

Я уверен в этом, меценат.

Помыкевич.

У него ведь жена, ч-ч-черт возьми...

Дзуня.

А у вас ее, меценат, нет?

Помыкевич.

Моя — не считается со мной, не считаюсь...

Входит

Помыкевичева.

Помыкевичева.

Я могу знать, с кем это меценат не считается? Добрый день, господин Дзуня!

Дзуня.

Целую ручки.

Помыкевич.

Это я о злых языках...

Помыкевичева.

А ты, как всегда, сразу поверил...

Дзуня.

Не беспокойтесь, милостивая пани. На сей раз речь шла о господине меценате, будто бы в решительный момент он не смог проявить предприимчивости, отваги и должного мужест­ва, чтобы пойти на жертвы. Думаю, меценат, вы теперь докажете, что это лишь обычный наговор наших врагов... Иду в суд, изви­ните, господа!

Помыкевичева.

До свидания, господин Дзуня...

Дзуня. «Не

питай, чого в мене заплакані оч

i

...»

(Выходит.)

Помыкевичева.

Как вижу, у вас опять какой-то серьезный разговор с Дзунем, дорогой доктор. Вы до сих пор не поняли того, что своими вечными подозрениями компрометируете не столько меня, сколько самого себя.