мыслях не было. Я же определенно сказал: в человеческие добродетели, а вы, как известно, не человеческая, то есть не светская, я хотел сказать, а наполовину божеская особа.
Румега. Только раб и служитель христовый;
Помыкевич.
Верно, служитель христовый, так сказать. И как представителя народа я вас хотел спросить, случайно ли ваше представительство, если учесть при этом ваше здоровье. Ну, вы понимаете...
Румега. Господин меценат, может, вы ставите под сомнение мои заслуги перед родным народом?
Помыкевич.
Оч-чем это вы, отче? Неужели я не желаю добра своему народу, я только спрашиваю, не вредит ли вам случайно это депутатство? Это же не только положение в высшей степени ответственное, но это, полагаю, труд, который требует, так сказать, железного здоровья.
Румега.
Не щадил его я до сих пор, не пожалею и в дальнейшем- Нельзя нам, меценат, бросать поле боя, когда печальная наша отчизна простирает к нам, сынам своим, в отчаянии руки. Нам, меценат, до самой смерти, до последней капли крови — быть рыцарями!
Помыкевич.
А не считаете ли вы, что отчизна протягивает руки рыцарям молодым, здоровым, именно тем, которые могут пригодиться, послужить, именно тем, кто с аппетитом!
(
Румега. Я, дорогой меценат, слава богу, тоже имею аппетит, даже очень большой аппетит и потому извините, меценат1
(Выходит в столовую).
Помыкевич.
Ч-ч-черт!
(Нервозно ходит по комнате.) Через минуту входит Дзуня.
Дзуня. «Не
питай, чого в мене заплакані оч
i
...»
Помыкевич.
К черту!
Дзуня.
Что случилось?
Помыкевич.
Меня удивляет, что вы даже в таком, ну, грубом деле не умеете держаться с достоинством и всюду лезете с этими «заплаканными очима». Боюсь, чтобы вы себе не напророчили.
Дзуня.
Не узнаю своего мецената. Неужели вы никогда не станете сдержанным. Это ведь так нужно для адвоката и будущего депутата...
Помыкевич.
Национального депутата?.. Вы думаете, что ослы, которые принимают, главным образом, глупые ребячьи планы, могут когда-нибудь выступать с парламентской трибуны и получать депутатское жалованье...
Дзуня.
Уверяю вас, меценат, что вы будете среди этих ослов исключением.
Помыкевич.
Разве только тогда, пане, когда у меня вот здесь
(указывает на ладонь)
вырастут волосы.
Дзуня.
При доброй воле у вас и там вырастут волосы. А воли, воли у вас совсем не хватает, вы — старое замшелое поколение. Вы не понимаете одной- единственной истины, без которой вы сляжете в могилу. Когда головой вам не удается разбить стену, ройте носом под ней, а коли голова не лезет, просуньте одну ногу, потом другую — может быть, пролезете... Пусть и недолгая жизнь перед нами, но пока мы живем, мы хотим иметь тело ужа и носы из стали. Вот какие мы, меценат, ваши дети, ваша надежда!
Помыкевич.
Вы бы, вместо того чтобы декламировать, лучше бы провели в жизнь ваши нормативы. Мне кажется, я уверен, что с делом за номером...
Дзуня.
Без номера!
Помыкевич.
Что из него ничего не выйдет.
Дзуня.
Выйдет, когда вы депутатом станете, меценат.
Пауза.
А что разве не идет на удочку рыбка?
Помыкевич.
Какая там рыбка! Просто старая жаба!..
Дзуня.
Вы говорили о чем-то?..
Помыкевич.
Сделал оч-ч-чередную глупость.
Дзуня.
Это вас, полагаю, не должно выводить из равновесия. Что же он думает?
Помыкевич.
Он совсем не думает, он даже говорить об этом не хочет!.. Говорит, я сам имею аппетит, даже очень большой аппетит.
Дзуня.
Вы о мандате, наверное?
Помыкевич.
О мандате депутатском.
Дзуня.
А о завещании?
Помыкевич.
Подождите, говорит. Прежде я должен ее узнать, ближе познакомиться. Ишь кикимора!.. И за это я должен жертвовать своим сердцем!..
Дзуня.
Господин меценат, отец Румега в ближайшее время затанцует, как медведь на веревке.
Помыкевич
(с иронией).
Вы неоценимый человек...
Дзуня.
Полголовы отца Румеги уже в нашей пасти...
Помыкевич.
Вы чудесный парень!..
Дзуня.
А через неделю-две, через месяц мы взаимно друг друга поздравим.
Помыкевич.
Я и теперь готов уже поздравить вас за вашу несравненную предприимчивость.
Дзуня.
Меценат! Мы дадим ему возможность ближе познакомиться с Лесей!
Помыкевич.
Это... это было бы опасно, это было бы ужасно! Но самое худшее, если из всей этой затеи выйдет один пшик!.. Пане товарищ, это было бы ужасно!
Дзуня.
Отец Румега останавливается в отеле «Под Трезубом»?
Помыкевич.
Ну так что из этого?
Дзуня.
Меценат, ваше ухо!
(Шепчет ему что-то на ухо.) Помыкевич.
Мысль, несомненно, интересная. Такого еще в моей адвокатской практике не было. Это действительно интересная мысль. А кто же, по-вашему, мог бы того...
Дзуня.
Думаю, Пыпця и Рыпця.
Помыкевич.
Хотите руками врагов...
Дзуня.
Вы о Рыпце и Пыпце?