через месяц соберет свои гнусные кости!
(Заметив смущенного Дуду, он поднял руку).
Сиди, малыш! Сегодня я уже не «Медвежья лапа», а такой же перемещенец, как и ты.
(Налил стакан джина, поднес ко рту, но, подумав, вы плеснул джин на пол.)
Мистер Петерсон перемещает меня в Китай. Слыхал? Ему кажется, что там я перестану царапаться. Как же!.. Да поглотит меня ад, если в мире есть сила, способная вырвать из моей груди обиду, нанесенную этому русскому!..
(Норме.)
Кстати, вы еще не узнали, леди?
Норма (
после короткого колебания).
Остался еще час...
(Нервными глотками пьет кофе.)
Боб. Говорят, русская миссия приехала выручать своих. И, видно, правда: наши офицеришки так и забегали по городу, словно их блохи закусали. При одной мысли о красных у них поджилки трясутся. О-го! Хотел бы я видеть, если бы дошло до чего... Вот был бы спектакль, пропади они все пропадом!
(Ходит по сцене, останавливается перед Дудой.)
А ты, малыш, за кого? За Макарова?
Дуда.
Я за справедливость.
Боб.
Гм... Так вот что! Каюсь, горько каюсь, места себе не нахожу, но... если б кто-нибудь из вас знал тогда, что творилось в моем сердце. Я, старый дурак, не туда целился, не туда! Ну, что ж! Теперь настало время расплатиться за свои грехи и расквитаться за свою слепоту. Так будьте же вы, небеса, и вы, леди, и ты, малыш, моими свидетелями: иду на край света, но и там расквитаюсь за вас, за себя и за севастопольца!
(Упал на стул и, спрятав лицо в ладони, закачал головой в бессильном гневе и отчаянии.)
Дуда.
Не убивайтесь, сержант. Куда бы судьба ни за бросила вас теперь, я уверен, вы не будете одиноки. Ведь это только одному все непонятно, тяжело и страшно. Макаров — там, но в этот тяжелый час он знает, что нас — многомиллионный легион, а он — его рядовой солдат. Он знает, что мы с ним, мы думаем о нем и мы за него, за нашего товарища и брата, отдали бы...
(Оборвав, отвернулся к стене.)
Пауза.
Захрипели
часы, выскочила
кукушка и
прокуковала одиннадцать раз.
Норма
(прижимая руки к груди).
Еще час...
(Глаза ее сухи, губи сжаты болью, гневом и ненавистью.)
Резкий телефонный звонок.
(Норма бросилась к аппарату).
Капитан Майлд? Я вас слушаю. Что?!
(Смотрит на часы.)
Что?! Что...
(Повесила трубку. Шатаясь, как пьяная, подошла к стойке и обессилен- но оперлась на нее).
Они... на час... ускорили казнь... Макаров умер мужественно...
Дуда
(кричит).
Убийцы!!
Пауза. Спина Боба затряслась от сдавленных рыданий.
Федь Пискор, Адам Ружинский, Анна Робчук, Андрей Макаров — дети великого народа. А он — ничего не забудет и никому не простит...
Пауза.
Норма.
Благословенна
жизнь,
и во сто крат благословенна страна, что простым сердцам открывает путь в бессмертие.
Дуда
(опускает монету в музыкальный ящик). Жил советский моряк, один из многих, и его гордое сердце,
даже в неволе, тянулось к песням, в которых много любви
и веры в то, что правда и тут, в царстве петерсонов, должна
победить! И она победит, Андрей Макаров!
ЛЮБОВЬ НА РАССВЕТЕ
Действующие лица
Петрич Штефан.
Баба Олена —
его жена.
Петрич Варвара —
учительница, дочь покойного брата
Штефана — Петра.
Воркалюк Мыкол
а — районный агроном, зять Штефана.
Лука —
его сын.
Негрич Иван — председатель колхоза.
Негрич Семен —
его сын.
Параска —
приемная дочь Варвары.
Отец Юлиан —
с
е
льский священник.
Федор Квитка —
письмоносец.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Просторная крестьянская хата. Посредине — настежь раскрытые одностворчатые двери, выходящие на крытую галерею. За ними — огороженный жердями двор, далее тропинка, пересекая старое кладбище, проходит мимо полуразрушенной хаты и исчезает в ольшанике. На дальнем плане виднеются холмы с пятнами букового и елового леса; а совсем вдали — покрытые еще снегом карпатские вершины. Справа от двери — большая крестьянская печь, налево — маленькое окошечко, за которым виден куст сирени с набухшими почками. Налево — стеклянные двери в комнату Варвары, направо — в комнату агронома Воркалюка. Стены беленые, балки на потолке почернели от времени и дыма. Над печью висят на жерди шерстяные разноцветные коврики и гуцульский полукафтан из грубой шерстяной ткани со стоячим воротником.
