— Я заскочил сюда по дороге, — сказал Тауэрс, — к сожалению, я не смогу увидеть, как вы выиграете «Гран-При». Я договорился поехать в горы… на рыбалку.
Джон Осборн кивнул.
— Мойра говорила мне. Желаю вам поймать много рыбы. Не думаю, чтобы на этот раз на гонки приехало много людей, кроме участников и судей с врачами. — А я думаю, их будет много. Ведь это «Гран- При».
— Для многих это может оказаться последним уик-эндом, проведенным в добром здравии. Они наверняка найдут себе более интересные занятия.
— Питер Холмс… будет там?
— Нет, — ответил физик. — Эту субботу он будет работать в саду. — Он заколебался. — И я не должен бы туда ехать.
— У нас нет сада.
Физик вымученно улыбнулся.
— Сада нет, но есть старая мать, а у нее пекинес. Она только что осознала, что крошка Минг переживет ее на несколько месяцев, и сейчас деревенеет от мысли, что с ним будет… — Он оборвал себя. — Страшные времена наступают. Я вздохну спокойно, когда все это кончится.
Вы по-прежнему утверждаете, что это будет в конце месяца?
— Для большинства даже раньше. — Джон Осборн произнес несколько слов себе под нос, потом снова заговорил громко — Только держите это при себе. Для меня это будет уже завтра после обеда.
— Надеюсь, что нет, — сказал американец. — Я еще хочу увидеть вас с кубком.
Физик влюбленно посмотрел на машину.
— Она достаточно быстрая, — сказал он, — и выиграла бы наверняка, имей она настоящего водителя. Но водитель ее — я, и это основной недостаток машины.
— Желаю вам победы.
— Спасибо. И привезите мне оттуда форель. Американец вышел из гаража и вернулся к своей машине, не зная, увидит ли еще когда-нибудь Джона Осборна.
— Едем, — сказал он старшему матросу. — Едем на ферму мистера Дэвидсона, в Гарквей.
Он сел на заднее сиденье и стал разглядывать улицы и дома, проносившиеся мимо в свете серого зимнего дня. Скоро, может, через месяц, здесь не будет никого, никаких живых созданий за исключением кошек и собак, получивших небольшую отсрочку. А потом и их не будет. Времена года будут меняться, изменяя по-своему эти дома и эти улицы. А потом, с течением времени, исчезнет и радиоактивность; коль скоро время полураспада кобальта составляет пять лет, то на этих улицах и в этих домах можно будет снова жить лет через двадцать или даже раньше. Человечество будет сметено с поверхности Земли, и мир готов будет принять каких-нибудь более мудрых жителей. И в этом, наверное, есть смысл.
Они приехали в Гарквей до обеда; «форд» Дэвидсонов стоял во дворе, багажник его был полон канистр с бензином. Мойра уже ждала его; на заднем сидении лежал ее небольшой чемоданчик.
— Я решила, что будет лучше, если мы выедем до обеда и возьмем на дорогу бутерброды, — сказала она. — Дни теперь довольно короткие.
— Это мне нравится, — сказал он. — У тебя есть бутерброды? Она кивнула головой.
— И пиво.
— Ты действительно подумала обо всем. — Дуайт повернулся к ее отцу. — Мне просто неловко забирать у вас машину. Я бы мог взять и «шевроле».
— Нет, — сказал мистер Дэвидсон. — Мы ездили вчера в Мельбурн и, наверное, больше туда не поедем. Это слишком угнетающе.
— Там становится очень грязно, — поддакнул американец.
— Вот-вот. Нет, берите «форд». У меня много бензина, его нужно использовать, а я не думаю, что он мне когда-нибудь понадобится. Слишком много работы здесь.
Дуайт перенес свои вещи в «форд» и отослал на верфь старшего матроса вместе со служебным автомобилем.
— Сомневаюсь, что он туда поедет, — сказал он, когда машина скрылась из виду. — Но форму нужно сохранять.
Они подошли к «форду», и Мойра скомандовала:
— Садись за руль.
— Нет, — ответил он. — Вести должна ты. Я не знаю дороги и могу во что-нибудь врезаться, когда по рассеянности перееду на правую сторону.
— Я уже два года не сидела за рулем, — сказала Мойра. — Но, если хочешь, можешь рискнуть головой.
Они уселись и, хотя она не сразу включила первую скорость, машина все-таки поехала.
Снова вести машину было приятно, даже очень приятно. Прибавляя газ, она чувствовала себя свободной, будто сбросила с себя узы серой сельской жизни. Они ехали через горы Денденгог, проезжали пансионаты, частные усадьбы, и в полдень остановились пообедать бутербродами. Распогодилось, из-за белых облаков на светлую синеву неба вышло солнце.
Жуя бутерброды, они профессионально оценивали воду в ручейке.
— Илистая, — сказал Дуайт. — Наверное потому, что зима только кончается.
— Пожалуй, — согласилась девушка. — Папа сказал, что вода будет слишком мутной, чтобы ловить на мушку. Он сказал, что спиннинг будет лучше, но советовал накопать червей для наживки.
— В этом есть смысл, — рассмеялся американец, — если ловить ради рыбы. Однако сам я сначала попробую на спиннинг, чтобы убедиться, что удочка хороша.
— Я бы хотела поймать ОДНУ рыбу, — сказала Мойра немного печально. — Даже если это будет такая мелкая плотвичка, что мы бросим ее обратно в реку. Поэтому, если вода в Джеймсоне будет нечистая, я попробую на червяка.
— В горах сейчас тают снега, там вода должна быть чище. Девушка повернулась к нему.
— А рыбы проживут дольше нас? Так же, как собаки?
— Не знаю, дорогая, — покачал он головой.
Они поехали дальше и в Варбуртоне свернули на шоссе, ведущее через лес все выше в горы. Спустя два часа машина вынырнула из леса в Мэтлоке; снег лежал на дороге и на лесистых склонах вокруг — мир казался холодным и мрачным. Они спустились в долину к небольшому местечку Вудс-Пойнт и оттуда снова поехали вверх. Проехав двадцать миль по холмистой долине Гулбурн, они под вечер добрались к отелю «Джеймсон».
Отель этот представлял собой обширный комплекс слегка покосившихся одноэтажных домиков, некоторые из них построили еще в начале освоения этого края. Мойра поступила правильно, забронировав комнаты — здесь уже было полно рыболовов. Машин на стоянке стояло больше, чем в дни расцвета туризма перед войной; в баре было шумно и дымно. С трудом они нашли хозяйку отеля, возбужденную, с румяным лицом. Показывая им комнаты, маленькие, неудобные и плохо обставленные, она сказала:
— Как здорово вновь принимать всех вас, рыболовов! Вы даже не представляете, что было здесь последние два года: почти никто сюда не приезжал. А теперь все как в старое доброе время. У вас есть свои полотенца? Тогда я посмотрю, может, найду.
Она выбежала, сияя от радости. Американец проводил ее взглядом.
— Гм, — сказал он. — Она прекрасно себя чувствует. Пойдем, детка, я поставлю тебе коньяк.
Они вошли в бар с бревенчатым потолком, жарким огнем в очаге, хромированными стульями и столами; там было полно гостей.
— Что для тебя, дорогая?
— Коньяк! — Ей пришлось кричать, чтобы он услышал. — Больше здесь сегодня делать нечего.
Он ответил ей улыбкой, продираясь сквозь толпу к стойке. Через пару минут, тоже не без борьбы, он вернулся с коньяком и виски. Они поискали, где можно присесть, и увидели два свободных стула у столика, на котором двое мужчин в одних рубашках раскладывали свои снасти. Когда Дуайт и Мойра подошли к ним, они согласно кивнули.
— Рыба на завтрак, — сказал один из них.
— Вы встанете рано? — спросил Дуайт. Мужчины переглянулись.
