Людовик Святой предоставил решение на их усмотрение.
С того дня, когда он нашил крест, Людовик Святой стал смотреть на себя как на слугу, преданного Господнему делу. По словам его капеллана Гийома Шартрского, он вел образ жизни, подобающий не королю, а монаху. Тем не менее мы нисколько не ошибемся, если предположим, что все поучительные рассказы о Людовике (а их довольно сложно датировать) появились после крестового похода в Египет. У Жуанвиля они появляются только с начала этого восточного путешествия, а Жоффруа де Болье или Гийом де Сен-Патю – свидетели более позднего времени.
По крайней мере, не рискуя впасть в заблуждение, мы можем в тот период приписать ему добродетели, о коих говорит Гийом де Сен-Патю: «Оттого что чистая совесть более, чем прочие душевные богатства, угодна взору Господа, благословенный король Людовик Святой придерживался такой великой чистоты, что своими заслугами сумел возрадовать Спасителя. Он был так чист, что почтенные и достойные веры лица·, долго беседовавшие с ним, верили, что· он никогда не совершил смертного греха, что они клятвенно утверждали. И так же твердо верили, что он предпочел бы лишиться собственной головы, нежели совершить смертный грех сознательно и по собственной воле… И очень часто, когда он был в своих покоях с приближенными, произносил святые и скромные слова и приводил прекрасные примеры для наставления окружавших его… Он не клялся ни Богом, ни Его частями тела, ни святыми, ни Евангелиями, но когда хотел подчеркнуть что-то, то говорил: 'Воистину так'. Он никогда не призывал дьявола и не называл его, если только случайно, когда прочитывал (в книге) его имя.
Монах брат Симон из ордена доминиканцев и приор Провенского монастыря говорят и утверждают, что, находясь много раз с благословенным королем и долго беседуя с ним, никогда в жизни не слыхали от него ни льстивых пустых слов, ни другой хулы, и что нигде не встречали человека, столь глубоко почтенного в словах и взглядах…». Таким образом, даже с церковниками король не прибегал к грубой лести, злословию или клевете – обычной практике придворной жизни, внушавшей ему отвращение.
Гийом де Сен-Патю продолжает: «Вместе с этим благословенный король был необычайно вежлив, до того, что никогда не слыхали сорвавшегося с его уст какого-нибудь грубого слова или проклятия; он никогда никого не порицал, не говорил никому хулительных слов, так что никогда за ним не было замечено ни одного недостойного поступка… Благословенный король был очень воздержан в своем внешнем облике, речах, одежде, питье и еде; он был смиренным, а не гордым и высокомерным. Мессир Жан де Суази, рыцарь, муж в зрелом возрасте и очень богатый, пробывший рядом с королем с молодости около 30 лет, вплоть до самой его смерти, очень близко знавший его, клятвенно утверждал, что никогда не слышал, чтобы он как-то любезничал или участвовал в каких-нибудь неприличных развлечениях, и никогда не видел его за азартными или подобными им играми…
Он никого не презирал, и только очень мягко порицал тех, кто в его присутствии совершал поступки, способные его разгневать. Он поправлял их, произнося следующие слова: «Замолчите» или «Помиритесь» или же 'Не делайте впредь подобных вещей, ибо можете за них понести строгое наказание', или же он говорил им что-то вроде этого, и к каждому обращался на 'вы'.
Он мог только страдать от того, что кое-кто из его дома пребывал в смертном грехе. Блуд, супружеская измена, богохульство претили ему особенно; он беспощадно изгонял виновных и долго не прощал, а если и прощал, то с великим трудом. Он велел повесить одного из своих слуг, изнасиловавшего женщину. Перед отплытием в крестовый поход он собрал своих людей и потребовал от них жить по-христиански в течение экспедиции; он им наказал жить целомудренно и в чести, потому что здесь они на службе у Господа и у себя, и сказал им, что те, кто не сможет или не захочет жить достойно, пускай попросят разрешения вернуться, и он им его даст…».
В возрасте менее двух лет, 10 марта 1248 г. умер Жан, сын Людовика Святого; его похоронили в аббатстве Руаймон. В июне 1248 г. Людовик Святой и Бланка Кастильская, пребывая в Париже, основали аббатство Нотр-Дам-дю-Ли, подле Мелена, дабы снискать помощь Господню. Там они поселили цистерцианских монахинь; первой аббатисой стала Алиса, продавшая после смерти мужа королю графство Макон и принявшая постриг в Мобюиссоне. Среди прочих реликвий это аббатство приняло в дар от Филиппа Красивого шкатулку с власяницами и плетьми, которыми пользовался святой король.
В июне 1247 г. Бодуэн, император Константинопольский, в Сен-Жермен-ан-Лэ безоговорочно передал в дар Людовику Святому Терновый венец и другие реликвии, которые он ему заложил. Король торжественно отпраздновал перед отъездом освящение Сен-Шапель, возведенной менее чем за пять лет, дабы хранить там реликвии Страстей Господних. Посетив, по обычаю французских королей, отбывавших в крестовый поход, несколько святых мест – в том числе и аббатство Сен-Виктор, которое так ценили его отец и дед, – Людовик Святой отправился в аббатство Сен-Дени взять суму и посох паломника и одновременно получить орифламму. Их вручил ему легат Одон де Шатору в пятницу после Троицы (12 июня 1248 г.). Наконец, он поехал в капитул попрощаться с монахами и попросить их молиться за него. В следующее воскресенье так же поступила и королева Маргарита.
Вернувшись в Париж, король босиком дошел до собора Парижской Богоматери прослушать мессу и проститься со всеми, потом пешком покинул город, сопровождаемый толпами народа и процессиями всех приходов и монастырей. Людовик вступил в аббатство Сент-Антуан-де-Шан, на освящении которого он присутствовал 2 июня 1233 г. со своей матерью, дабы препоручить себя молитвам монахов. Затем вскочил на коня и отправился ночевать, несомненно, в Корбейль.
С этого времени и до смерти он не носил больше ни алой одежды, ни шубы, ни меха, ни беличьих шкурок или других ценных украшений, а носил очень простую одежду голубого или сине-зеленого цвета, из буро-черного камлота или черного шелка; и его плащи подбивались шкурками кролика, ягненка, зайца, порой белки. На седлах, уздечках и прочей сбруе не было больше ни золотых, ни серебряных украшений, и он также перестал носить золоченые шпоры. В какой-то степени знать подражала ему. Лионский Собор рекомендовал сию простоту крестоносцам; Жуанвиль сообщает, что пока он был с королем на Востоке, он никогда не видел вышивки на его боевых коттах.[9] Все котты Людовика Святого были сшиты из тафты.
Он часто носил простой камлот, как и церковники, иногда грубую шерсть. Когда он творил суд или в великие праздники появлялся во всем королевском величии, одетый в пурпур и шелк, как обычно поступали короли, начиная с Филиппа Августа, он раздавал бедным одежду, которую не хотел больше носить; а поскольку его смирение было праведным, он раздавал милостыню деньгами [тем, кому не досталась одежда], порой по 60 ливров в год. Фома Кантемпре рассказывает, что когда Оттон, граф Гелдернский, послал одного сеньора отвезти письмо Людовику Святому, этот посланец, кривляясь, передразнил короля, дабы посмеяться над его скромным видом, и был наказан за этот проступок, оставшись с застывшей на лице гримасой на всю жизнь.
В Корбейле король поручил регентство своей матери, которой никто, добавляет Ле Нэн де Тиллемон, на сей раз не завидовал. Затем он продолжил путь дальше, останавливаясь преимущественно возле церквей и аббатств. Францисканец Салимбене повидался с ним в монастыре в Сансе: «Король был хрупкого телосложения, худой и довольно высокого роста, с ангельским видом и лицом, преисполненным благодати. Он отправлялся во францисканскую церковь без королевской помпезности, но в одежде паломника, неся еще свои посох и суму… И он прибыл не верхом, а пешком, и его братья, все трое графы, от первого Робера до последнего Карла, свершившие великие и достопамятные дела, следовали за ним с тем же смирением и в том же одеянии. Король позаботился не о свите из знати, а об одобрении и молитвах бедняков; и по правде, по причине его глубокой набожности говорили, что он больше походит на монаха, чем на рыцаря, несмотря на доспехи. Наконец он вступил в церковь францисканцев и, благоговейно опустившись на колени, помолился перед алтарем… Когда мы собрались в часовне, король стал говорить с нами о походе, давая советы своим братьям и супруге, своей матери и всей ее свите, и, преклонив благочестиво колени, он испросил молитв и благословения монахов; и некоторые монахи францисканцы, стоявшие рядом со мной, были так взволнованы, что не смогли удержаться от слез».
Людовик проехал через Сен-Бенуа-сюр-Луар, где уладил конфликт этого аббатства с епископом Бовэ, и пожелал отправиться в Лион, чтобы еще раз попытаться помирить Папу и императора. Его сопровождала Бланка Кастильская, одни говорят – до Лиона, другие – до Клюни; они расстались со слезами на глазах; Папа дал ему свое благословение и отпущение всех грехов и взял его королевство под свое покровительство, пообещав охранять его от английского короля; но помирить Папу с Фридрихом II так и не удалось.
