Первым делом король поспешил отправить посла в Египет, чтобы освободить оставшихся там узников. Большая часть их уже была убита, и он выкупил из плена лишь 400 человек из прежних 12 тысяч.
Тем временем братья короля беззаботно проводили время за игрой в кости, «и граф де Пуатье играл столь куртуазно, что, выигрывая, велел открывать зал и звал всех дворян и дам, ежели они там присутствовали, и пригоршнями раздавал свои деньги, равно как и тем, у кого он выиграл. А когда он проигрывал, то одалживал деньги у тех, с кем он играл, и у своего брата графа Артуа и прочих, и раздавал все – и свое, и чужое добро» Возможно, это был остроумный способ подать милостыню обедневшей знати.
Сначала король намеревался вернуться во Францию после того, как из египетских тюрем будут освобождены последние пленники. Бланка Кастильская писала ему, что королевству грозит опасность со стороны англичан. Но он видел, что египтяне не соблюдают ни перемирия, ни статей договора; христиане же Палестины убеждали короля, что его отъезд погубит их, ибо Акру не защитить горсткой рыцарей. Наконец в одно июньское воскресенье он созвал своих братьев, графа Фландрского и других баронов, чтобы спросить у них совета, и попросил дать ему ответ через восемь дней.
В следующее воскресенье все единогласно высказались за возвращение во Францию. «Из всех рыцарей, пришедших с вами и которых вы сами привели с Кипра, всего 2800 человек, – сказали ему, – в этом городе осталась сотня. Мы советуем вам, сир, отправиться во Францию и собрать людей и денег, с которыми вы смогли бы вскоре вернуться в эту страну и отомстить врагам Господа и тем, кто держал вас в плену». Легат придерживался того же мнения.
Один граф Яффы, принуждаемый к ответу, наконец сказал, что если бы король остался и продлил кампанию еще на год, то оказал бы всем им великую честь. Жуанвиль одобрил графа Яффы, вспомнив, как один его кузен сказал ему перед отъездом: «Вы отправляетесь за море; поберегитесь же возвращения, ибо ни один рыцарь, ни простой, ни знатный, не может вернуться, не будучи опозоренным, если оставит в руках сарацин простых людей Господа нашего, с коими он ушел в поход».
Тогда Жуанвиль ответил легату: «Говорят, сир (не знаю, правда ли сие), что король еще ничего не истратил из своих денег, но только деньги духовенства. Так пусть же король теперь потратит свои деньги и пошлет за рыцарями из Морей и из-за моря, и когда прознают, что король платит хорошо и щедро, к нему явятся рыцари отовсюду, и он сможет продлить кампанию на год, если угодно будет Богу. И оставшись, он сможет добиться освобождения бедных узников, плененных, когда они служили Господу и ему, которым никогда не освободиться из плена, если король уедет». И Жуанвиль добавляет: «И не было там никого, у кого в плену не оказалось бы близких друзей, так что никто меня не осудил, но все заплакали».
Гийом де Бомон, маршал Франции, присоединился к мнению Жуанвиля, но его дядя, Жан де Бомон, горевший желанием вернуться во Францию, заставил его замолчать, крикнув: «Грязная сволочь! Что вы хотите сказать? Сидите смирно!» Король одернул его, и старый рыцарь ответил: «Простите, сир, я больше не буду». Наконец Людовик Святой объявил· «Сеньоры, я вас внимательно выслушал и скажу, как поступлю, через восемь дней».
Когда были расставлены столы, король во время обеда усадил Жуанвиля подле себя, как он поступал обычно, когда отсутствовали его братья, но совсем с ним не разговаривал, и Жуанвиль подумал, что король сердит на него. Пока Людовик беседовал с окружающими, Жуанвиль подошел к зарешеченному окну в нише у изголовья королевского ложа. Просунув руки через оконную решетку, он думал, что если король вернется во Францию, он, Жуанвиль, отправится к своему родственнику, князю Антиохийскому, дожидаться нового крестового похода, чтобы освободить узников. «И когда я там стоял, подошел король и, опершись на мои плечи, обхватил двумя ладонями мою голову. А я подумал, что это монсеньор Филипп Немурский, которого я очень огорчил советом, данным мной в тот день королю, и я сказал: 'Оставьте меня в покое, монсеньор Филипп'. Тут случайно рука короля скользнула по моему лицу, и я понял, что это король, по изумруду на его пальце. И он сказал: 'Стойте тихо, ибо я хочу спросить у вас, как вы, юноша, осмелились советовать мне остаться, пойдя наперекор мнению всех знатных и мудрых людей Франции, советовавших мне уехать?' 'Сир, – ответил я, – если бы я таил в своем сердце зло, я ни за что не посоветовал бы вам так поступить». «Скажите мне, – продолжал он, – я поступлю дурно, если уеду?' 'Бог свидетель, сир, – ответил я, – да'. И он мне сказал: 'Если я останусь, вы останетесь?' И я ответил, что да, если смогу содержать себя на свои средства или средства кого-либо другого. 'Так будьте же совершенно спокойны, – сказал он мне, – ибо я вам очень признателен за ваш совет; но ничего никому не говорите об этом всю неделю'».
Через три недели ассамблея собралась снова. Король осенил крестом уста и изрек: «Сеньоры, я очень благодарен всем тем, кто посоветовал мне возвратиться во Францию, и воздаю милость также тем, кто советовал мне остаться. Но я подумал, что если я останусь, то мне вовсе не грозит утратить королевство, ибо у мадам королевы много людей для его защиты. И также я узнал, что бароны этого края говорят, что, если я уеду, королевство Иерусалимское погибнет, ибо никто не осмелится в нем остаться после моего отъезда. Поэтому я решил ни за что не покидать королевство Иерусалимское, кое я явился сохранить и отвоевать, и остаюсь здесь. Всем присутствующим здесь знатным людям и прочим рыцарям, желающим остаться со мной, предлагаю подойти смело со мной поговорить, и я лам вам столько денег, что не моя будет вина, а ваша, если вы не останетесь». И, добавляет Жуанвиль, многие изумлялись и плакали.
Король приказал своим братьям вернуться во Францию. Он отпустил рыцарей, пожелавших уехать, а таких оказалось множество. Едва графы Пуатье и Анжу отплыли, как прибыли послы от Фридриха II с письмом к султану, в котором император требовал немедленно освободить короля. Они подоспели слишком поздно, и многие этому обрадовались, ибо полагали, что император прислал посланников скорее, чтобы попросить султана задержать французского короля и его свиту в плену, нежели их освободить.
Людовик Святой составил послание к прелатам и баронам Франции, дабы объяснить им. почему он остается в Святой земле, и призвать их присоединиться к нему: «Смелее, воины Христовы! Вооружайтесь и будьте готовы отомстить за свои обиды и тяжкие оскорбления. Последуйте примеру ваших предков, кои отличались от прочих народов своей набожностью, искренней верой и наполняли слухами о своих прекрасных деяниях мир. Мы опередили вас. поступив на службу к Господу; ступайте же присоединиться к нам. Пусть вы придете позднее, но все равно получите от Господа награду, кою Отче Святого Семейства предоставит равно всем: и тем, кто придет потрудиться в винограднике на склоне дня, и тем, кто явился вначале. Те, кто прибудет сам или пришлет помощь, покуда мы будем здесь, помимо отпущения грехов, обещанных крестоносцам, обретут милость Господню и людскую благодарность Собирайтесь же, и пусть те, кого любовь к Всевышнему вдохновит прийти или послать помощь, будут готовы к ближайшему апрелю или маю. Что же до тех, кто оказался бы не готов к первому сроку, пусть, по крайней мере, выступят [в поход] ко дню Святого Иоанна. Действовать надлежит быстро, ибо всякое промедление смерти подобно. Вы же, прелаты и прочие служители Христа, заступитесь за нас пред Всевышним, молясь с усердием; прикажите, чтобы молитвы творили во всех подчиненных вам храмах, дабы они несли нам Божественные милость и благословение, коих мы недостойны за грехи наши.
Написано в Акре в год от Рождества Христова 1250, в августе месяце».
Помощи из Европы пришло мало. Альфонс де Пуатье еще раз принял крест в 1253 г., но так и не появился в Святой земле. Папа Иннокентий IV побуждал сеньоров, принявших крест в Германии, Фрисландии, Норвегии, выполнить свой обет, но безрезультатно. Святой Фердинанд Кастильский умер в 1251 г. Многие англичане стали крестоносцами, в том числе и сам король Генрих III, но он помешал уехать в Святую землю пяти сотням рыцарей, не желая, чтобы они служили его главному врагу – Людовику. Венецианские, генуэзские и пизанские купцы, торговавшие с арабами, были недовольны крестовым походом; они задерживали, грабили и иногда топили французские суда.
Тем не менее Людовик Святой не бездействовал. Политические обстоятельства складывались так благоприятно, что он мог добиться освобождения Иерусалима путем ловкой дипломатии. Восстание мамлюков в Египте привело к отделению от него Сирии. Эмиры Дамаска предпочли подчиниться султану Алеппо, нежели мятежникам из Каира. Султан Алеппо помышлял о завоевании Египта и поэтому предложил союз Людовику Святому, пообещав уступить ему в случае удачи Иерусалимское королевство. Король же, прежде чем заключить с ним договор, пожелал узнать, собираются ли египтяне выполнить свой договор и освободить остальных пленников. Поэтому он одновременно послал Жана де Валаньсена к новому египетскому султану и Ива ле Бретона из ордена доминиканцев, знавшего арабский язык, к султану Дамаска.
Именно по поводу этого монаха Жуанвиль приводит рассказ, иллюстрирующий суть кветизского учения:
