Мелинда ушла навсегда, осталось только иссохшее тело.
Меня по-прежнему ждала работа.
Я отпустил ее руку, мягко поцеловал в лоб и вытащил из сумки канистру с эфиром.
Я не помню, как проводил экстракцию, за что благодарен судьбе. Может, какие-то остатки «кью» впитались через губы или мозг отгородился от реальности, облегчив мне задачу, но те полчаса для меня – сплошное белое пятно. Я воткнул трубку с эфиром ей в рот, повернул краник – и пришел в себя уже на обратном пути, когда полз по коридору, волоча за собой сумку и почки.
Я помню, как вернулся за ней, спохватившись, что не по-человечески оставлять тело гнить в этих развалинах, где его отыщут разве что бродяги. Схватил Мелинду под мышки и выволок из западного вестибюля в темный коридор. Я тащил ее по проходам, извиваясь на спине, пытаясь держать себя в руках, сворачивая не туда, ничего не видя из-за попавшей в глаза соленой жидкости – наверняка пота, утыкаясь в тупики и возвращаясь, волоча Мелинду к выходу.
Это заняло несколько часов, но каким-то образом я все же вылез сам и вытащил труп на холодный ночной воздух. Кругом по-прежнему было безлюдно и абсолютно тихо, когда я положил ее себе на плечо. Руки Мелинды свесились мне на грудь, кисти болтались где-то у живота; любой подумает, что я тащу домой мертвецки пьяную подружку для веселой ночки, а она перебрала и ничего не чувствует.
Мы сидели в машине – я и Мелинда, или то, чем она стала, – довольно долго. Несколько часов. Я уверен, хотя точно не помню. Через некоторое время я подъехал к «Снэк шэк» – это было первое попавшееся открытое кафе, а мне чудовищно хотелось пить. Я ничего не смогу с пересохшим горлом. Я вошел, купил большую порцию содовой и выпил в несколько быстрых жадных глотков. Затем, не дав себе времени на колебания, схватил трубку ближайшего таксофона и набрал номер.
Сосед Питера по комнате сказал, что он в студенческом клубе. Я дал ему номер таксофона, пояснил, что это срочно, и попросил найти моего сына.
Прошло два часа. Я ждал у телефона, Мелинда сидела на пассажирском сиденье в машине в пяти футах от меня. Никто не обращал на нее внимания. Я смотрел, как люди входят и выходят, и даже что-то говорил бывшей жене, пока мы ждали.
Телефон зазвонил. Я поднял трубку, больше всего желая оказаться далеко-далеко.
– Питер, – сказал я. – Это папа.
– Привет! – Я услышал искреннюю радость в его тоне, и мне захотелось соврать, что я позвонил просто так, вернуться в ту подземную дыру, вставить в Мелинду почки, зашить ее и забыть обо всем. – Нам сегодня сообщили оценки – угадай, что у меня по химии?
Я предположил, что пять, и оказался прав. Остальные отметки тоже были сплошь пятерками, кроме трояка по современной английской литературе.
– Профессор сказал, в моем эссе изложена сугубо мужская точка зрения. Нет, пап, прикинь, а куда я от этого денусь? Может, мне вставить искусственную вульву? Пожалуй, нужно бросать этот курс, но я…
– Я нашел маму, Питер. Она умерла, – быстро произнес я, словно отодрав пластырь, надеясь, что это как-нибудь сойдет незамеченным и он продолжит рассказывать о своей учебе.
На другом конце линии повисла тишина, как будто там тоже был покойник. Я попытался заполнить паузу.
– Она… Теперь с ней все в порядке, – пытался я вспомнить возможные утешения. – Она в лучшем мире и все такое.
Ответа не последовало, однако Питер по-прежнему держал трубку. Я слышал дыхание, приглушенное рыдание, его горло сжималось, не давая говорить.
– Где… где она? – наконец спросил он.
– Здесь, в городе.
– Где? – повторил он. – Я хочу ее видеть.
– Это не очень удачная мысль…
– Где? – Питер унаследовал манеру своей матери задавать вопросы повелительным тоном, когда нельзя не ответить, если хочешь продолжать разговор.
– Со мной, – ответил я. – В «Снэк шэк».
Рассудив, что когда-нибудь мне все равно придется все ему рассказать, я дал Питеру адрес, объяснил, как проехать, наугад назвал несколько похоронных контор и обещал, что останусь с Мелиндой, пока он не появится.
Утром, когда солнце взошло над «Снэк шэк», я в последний раз видел своего сына. Он ударил меня, накинулся с кулаками, бил по голове, по груди, животу, пытаясь сбить с ног, разрываясь между желанием обнять труп матери и вновь накинуться на отца, бешено сопротивляясь моим попыткам схватить его в охапку, удержать и успокоить. Питер крутился вихрем бессильной ярости, стуча кулаками мне в грудь, как в шесть лет, когда не хотел ложиться спать.
– Питер, – пытался я уклониться от тумаков. – Питер, это к лучшему…
– Ты… ты же мог… Ты мог ей помочь! – кричал он. – Ты мог что-нибудь сделать!
– Не мог, – честно ответил я. – Она была наркоманкой и просрочила платеж. У меня нет денег, нет…
– У тебя есть власть!
– Нету, – ответил я. – Я наемный скальпель, и все. Они меня не слушают, им все равно, что я скажу, я им просто нужен как профессионал. Потому это и сделал. Я всего лишь выполнил свою работу.
Тут он замолчал, задохнувшись, удержав очередной удар. Сунулся в машину и поднял мать на руки, с трудом удержав ее пустое, невесомое тело. И гордо выпрямился, одной рукой приглаживая ее жидкие волосы, другой – расправляя блузку.
– Ты всякий раз «только выполняешь свою работу», – сказал он. – В этом-то и проблема.
На обратном пути я затормозил у пруда, куда мы с Мелиндой когда-то ходили. Мне нравилось слушать, как утки бьют крыльями, ей нравились сексуальные стоны, исходившие из прибрежных плавней; каждому свое.
Я вышел на середину маленького пешеходного мостика, оглядел неподвижную сине-зеленую воду и бросил почки в пруд. Они сразу пошли ко дну и исчезли из виду. Может, Мелинда и лишилась того, за что не могла заплатить, но будь я проклят, если союз запишет это себе в дебет.
XVIII
Бонни молчала, когда я закончил свою историю. Я ей не мешал. Откинувшись на груду сердец- дженериков, она закрыла глаза. Я не знал, борется ли она с желанием выбежать со склада или просто подыскивает пристойные выражения, объясняющие, что ниже падать некуда, но сидел и ждал приговора. Смотрел, как приоткрылись ее губы, силиконовый язык увлажнил их искусственной слюной и вновь скрылся во рту.
Наконец она выпрямилась.
– А потом? Ты вообще не брал больше заказов?
Бонни хотела, чтобы я рассказывал дальше. Я был рад подчиниться, с облегчением приняв избавление от кары.
– Я пытался. Насчет Мелинды соврал, что не нашел. Фрэнк продолжал поручать мне клиентов, но едва я выходил из здания, у меня начинал дрожать палец. Когда я садился в машину, тряслась рука, а вскоре и все тело. Добравшись до дома клиента, я был ходячим землетрясением и физически не мог войти внутрь. Но едва отъезжал от дома – все проходило, я снова мог дышать, двигаться, говорить. Помогало виски. Чтобы скрыть свою проблему, я начал брать заказы и передавать их Джейку и другим, но оставался без комиссионных. Посредник получает максимум десять процентов. Я перестал сводить концы с концами.
Последней каплей стало мое решение пересилить себя и довести изъятие до конца. Так говорят мозговеды. Психотерапевт Кэрол был бы доволен. Если я смогу выполнить простое изъятие, рассуждал я, все встанет на свои места и дрожь прекратится. Я выбрал легкий случай – владельца завода, известного плохим обращением с рабочими, и надеялся без проблем забрать печень у типа, которого все ненавидели.
Я приехал к производственному корпусу около четырех, а в четверть пятого только-только доплелся до двери. В сумке на плече звенели инструменты и громко сталкивались канистры с эфиром. Я едва мог удержать сканер, чтобы получить четкий сигнал. К половине пятого я сумел просверлить дырку в окне для
