достали полдюймовый бурав и сверло, и Грог, тщательно осмотрев балки под каютой, приступил к делу. В конце концов бурав скрылся из виду, но тут наверху возникло некоторое смятение. Грог поспешно вытащил бурав. С кончика сверла скатилось несколько ярко-красных капель.
— Ура! Пихай его обратно! — вскричал Долговяз.
Бурав вставили на прежнее место. На этот раз из каюты эконома послышался крик. Свет тотчас же погасили, и вся компания поспешно отступила в кубрик. Когда вахтенный просунул голову в дверь, он услышал громкий храп.
— Все в порядке, сэр, — ответил он на вопрос офицера с палубы.
На следующее утро мы узнали, что Бурдюк лежит в лазарете с опасной раной в мягкой части бедра и что бурав не достиг кларета.
ГЛАВА V
— Ну, Пилюлькинс, теперь ты понюхаешь пороху, — сказал Бригс, входя в кубрик и пристегивая к поясу огромную саблю. — Только что показался в виду французский корабль.
Мы вышли на палубу. Когда мы отдали честь, капитан Ликтрос оскалил зубы. Он ненавидел эконома.
— Сюда, юные джентльмены. Если вы сверлите буравом бочонки с французским кларетом, то там имеется отличный сорт. Смотрите за рулем, сэр, — добавил он, обращаясь к рулевому, который тоже скалил зубы.
Корабль уже изготовился к бою. Матросы в своем усердии высыпали из бочек кофе и наполнили их дробью. Вдруг французский корабль лег на борт, и ядро из длинной тридцатидвухфунтовой пушки пронеслось над водой. Оно убило рулевого и оторвало обе ноги Долговязу.
— Передайте эконому, что мы в расчете, — сказал умирающий мальчик, улыбаясь слабой улыбкой.
Кровавый бой кипел два часа. Помнится, когда мы пошли на абордаж, я убил французского адмирала. Наконец дым рассеялся, и, когда я обернулся в поисках Бригса, меня изрядно позабавило следующее невиданное зрелище: Бригс своей саблей пригвоздил французского капитана к мачте и теперь с жизнерадостностью, свойственной юности, просунув фалды капитанского сюртука у него между ног, тянул за них наподобие того, как дергают за веревочку марионеток. При каждом рывке француз дрыгал руками и ногами, и я не мог не присоединиться к общему веселью.
— Вы что тут делаете, дьяволенок вы этакий? — раздался за моей спиной сиплый голос. Оглянувшись, я увидел капитана Ликтроса, который пытался казаться суровым, но подергивание уголков рта выдавало его живое участие в сцене.
— Отправляйтесь на топ мачты, сэр, — сурово приказал он Бригсу.
— Слушаю, сэр, — отозвался мальчик, хладнокровно собираясь лезть на ванты. — Прощай, Джонни Лягушатник. Гм, — добавил он шепотом, предназначенным лишь для моих ушей, — нечего сказать, хорошее обращение с героями. Служба катится к чертям!
Я совершенно разделял его мнение.
ГЛАВА VI
Мы получили приказ отправляться в Вест-Индию. Хотя капитан Ликтрос все еще обходился со мною сурово и даже грубо, я знал, что в донесениях мое имя упоминалось в благоприятном духе.
Читатель, приходилось ли вам бывать на Ямайке? Если приходилось, то вы, конечно, помните негритянок, апельсины и «Тома из Порт-Ройяла» — желтую лихорадку. Пробыв две недели в форте, я заболел лихорадкой. Целый месяц я был в бреду. Во время приступов в моем расстроенном воображении теснились странные образы: мне грезилось, что над моей подушкой склоняется чье-то суровое лицо, грубая рука гладит меня по голове и ласковый голос говорит:
— Да благословит тебя бог, дитя мое! Неужто у него эта скверная лихорадка?
Потом это лицо снова принимает суровый облик капитана Ликтроса.
Когда я стал поправляться, мне вручили пакет с черной каймой. В нем заключалось известие о смерти моего отца и запечатанное письмо, которое он просил передать мне после его кончины. Я вскрыл его дрожащей рукой. Оно гласило:
«Мой милый мальчик. К сожалению, должен известить тебя о том, что ты, по всей вероятности, не мой сын. Твоя матушка, как это ни грустно, была женщиной весьма недостойного поведения. Кто твой отец, я, право, не знаю, но, может быть, достопочтенный Генри Ликтрос, капитан К. Ф., в состоянии объяснить тебе это. По независящим от меня обстоятельствам я должен был отложить это важное разоблачение.
Итак, капитан Ликтрос — мой отец. Боже! Уж не сон ли это? Я вспомнил его суровое обращение, его пытливый взгляд, его плохо скрытую неловкость в моем присутствии. Я страстно желал обнять его. Шатаясь, я встал с постели и в своем более чем скудном одеянии ринулся на палубу, где капитан Ликтрос как раз был занят приемом жены и дочери губернатора. Дамы вскрикнули; младшая, прекрасная молодая девушка, густо покраснела. Не обращая на них никакого внимания, я упал к его ногам и, обнимая их, воскликнул:
— Отец мой!
— За борт его! — взревел капитан Ликтрос.
— Остановитесь, — взмолился нежный голос Клары Мейтленд, дочери губернатора.
— Обрить его наголо! Он помешался! — продолжал капитан Ликтрос, и голос его дрожал от гнева.
— Нет, позвольте мне ухаживать за ним и заботиться о нем, — сказала прелестная девушка, заливаясь краской. — Мама, можно, мы возьмем его с собой?
Мольбы дочери не остались тщетными. Тем временем я лишился чувств. Когда я пришел в себя, я был уже в доме губернатора Мейтленда.
ГЛАВА VII
Читатель догадается, что было дальше. Я страстно влюбился в Клару Мейтленд, которой доверил тайну моего рождения. Великодушная девушка утверждала, будто ей сразу бросилась в глаза изысканность моих манер. Мы обручились и решили ожидать дальнейших событий.
Через несколько дней меня навестил Бригс. Он рассказал мне, что эконом оскорбил весь кубрик и что все мичманы послали ему вызов.
— Не знаю, как мы можем устроить эту дуэль. Ведь нас шестеро против одного, — задумчиво добавил он.
— Очень просто, — ответил я. — Пусть все выстроятся в ряд и примут его огонь. Это даст ему шесть шансов против одного, и он должен быть совсем негодным стрелком, чтоб не попасть в кого-нибудь из вас. Потом вы все шестеро выстрелите в него залпом, и один из вас непременно в него угодит.
— Точно так. — С этими словами Бригс, ушел, но скоро вернулся и объявил, что эконом отказался. — Проклятый трус, — добавил он.
Однако неожиданное известие о тяжелой болезни капитана Ликтроса заставило отложить дуэль. Я поспешил к его постели, но было уже поздно — часом ранее он испустил дух.
