Шли недели, и темнела даль, одетая в леса. Но дожди вдруг ветер свежий с юго-запада принес, Зацвело все побережье, отгремели громы гроз. Изменяется погода, летом — сушь, дожди — весной. Расцветает все полгода, а полгода — пыль да зной. Только не приходят вести, писем из чужой земли Коменданту и невесте не привозят корабли. Иногда она в печали слышала безгласный зов. «Он придёт», — цветы шептали, «Никогда», — неслось с холмов. Как живой он к ней являлся в плеске тихом волн морских. Если ж океан вздымался — исчезал ее жених. И она за ним стремилась, и бледнела смуглость щек, Меж ресниц слеза таилась, а в глазах — немой упрек. И дрожали с укоризной губы, лепестков нежней, И морщинкою капризной хмурился излом бровей. Подле пушек в амбразурах комендант, суров и строг, Мудростью пословиц старых дочку утешал, как мог. Много их еще от предков он хранил в душе своей, Камни самоцветов редких нес поток его речей: «Всадника ждать на стоянке, — надо терпеливым быть», «Обессилевшей служанке трудно будет масло сбить», «Тот, кто мед себе сбирает, мух немало привлечёт», «Мельника лишь время смелет», «Видит в темноте и крот», «Сын алькальда[32] не боится наказанья и суда», Ведь у графа есть причины, объяснит он сам тогда. И пословицами густо пересыпанная речь, Изменив тон, начинала по-кастильски плавно течь. Снова «Конча», «Кончитита» и «Кончита» без конца Стали звучно повторяться в речи ласковой отца. Так с пословицами, с лаской, в ожиданье и тоске, Вспыхнув, теплилась надежда и мерцала вдалеке. Ежегодно кавалькады появлялись с гор вдали, Пастухам они веселье, радость девушкам несли. Наступали дни пирушек, сельских праздничных потех, — Бой быков, стрельба и скачки, шумный карнавал для всех. Тщетно дочке коменданта до полуночи с утра Распевали серенады под гитару тенора. Тщетно удальцы на скачках ею брошенный платок, С седел наклонясь, хватали у мустангов из-под ног. Тщетно праздничной отрадой яркие плащи цвели, Исчезая с кавалькадой в пыльном облачке вдали. Барабан, шаг часового слышен с крепостной стены, Комендант и дочка снова одиноко жить должны. Нерушим круг ежедневный мелких дел, трудов, забот, Праздник с музыкой напевной только раз в году цветет. Сорок лет осаду форта ветер океанский вел С тех пор, как на север гордо русский отлетел орел. Сорок лет твердыню форта время рушило сильней, Крест Георгия у порта поднял гордо Монтерей. Цитадель вся расцветилась, разукрашен пышно зал, Путешественник известный, сэр Джордж Симпсон там блистал. Много собралось народу на торжественный банкет, Принимал все поздравленья гость, английский баронет. Отзвучали речи, тосты, и застольный шум притих. Кто-то вслух неосторожно вспомнил, как пропал жених. Тут воскликнул сэр Джордж Симпсон: «Нет, жених не виноват! Он погиб, погиб бедняга сорок лет тому назад. Умер по пути в Россию, в скачке граф упал с конем. А невеста, верно, замуж вышла, позабыв о нем. А жива ль она?» Ответа нет, толпа вся замерла. Конча, в черное одета, поднялась из-за стола. Лишь под белым капюшоном на него глядел в упор Черным углем пережженным скорбный и безумный взор. «А жива ль она?» — В молчанье четко раздались слова Кончи в черном одеянье: «Нет, сеньор, она мертва!» БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
РАССКАЗЫ
ПРИГОВОР БОЛИНАССКОЙ РАВНИНЫ («The Judgement of Bolinas Plain»). Напечатано в сборнике 1898 г. «В городе и по дорогам» («Tales of Trail and Town»).
«НАШ КАРЛ» («Unser Karl»). Напечатано в сборнике 1899 г. «На солнце и в тени» («Stories in Light and Shadow»).
Предполагается, что Брет Гарт написал этот рассказ, еще будучи консулом в Германии, но не публиковал его, опасаясь нападок немецкой печати. Дух военщины и пруссачества в Германии 70-х годов
