она ответит и о чем они потом станут разговаривать. И, смотря по настроению, решал, что будет держаться с ней сухо или нежно, с холодной учтивостью или с пылкой любезностью, прямодушно или с укоризной, будет печален или весел… Но всегда он собирался начать разговор с почтительной серьезностью или откровенностью, под стать ее собственной и уж никогда, ни за что он не оскорбит ее, как тогда в горах, под каштанами! А вот теперь он стоял перед ней, смотрел на ее хорошенькое сияющее личико, и все его планы, все заранее приготовленные речи и обдуманные жесты растаяли как дым, и он совсем онемел и растерялся. Потом шагнул к ней, попытался что-то сказать… с губ его сорвался не то смех, не то вздох… а в сущности, это был поцелуй, ибо он просто сжал ее в объятиях.
Оказалось, ничего лучше и нельзя было придумать, потому что юная особа высвободилась, пожалуй, не так быстро, как тогда, под каштанами, и лицо у нее на сей раз было не такое холодное и невозмутимое. Но она его убедила — все еще держа его руку в своей — сесть подле нее на неуютную сверкающую лаком кушетку, обитую зеленым репсом, хоть ему и показалось тогда, что это укромный уголок в райском саду. И тут она сказала с восхитительным упреком:
— Вы даже не спрашиваете меня, что я сделала с телом.
Эдвард Брайс вздрогнул. Он был молод и неопытен и не представлял себе, какие неожиданные мысли могут прийти на ум женщине в такие великие минуты.
— Тело? Ах да… конечно…
— Я сама его зарыла — вот страх-то был! Потому, что шайка как пить дать нашла бы его, да еще с пустым поясом. Пояс-то я сожгла. И ни одна душа век ничего не узнает.
Минута была неподходящая для того, чтобы обращать внимание на не слишком гладкую речь — кое-какие неправильности были уже, впрочем, трогательно исправлены монастырской школой, — да и, боюсь, Брайса ее ошибки только умиляли. Потом она сказала:
— Теперь, мистер Эдвард Брайс, сядьте-ка подальше и давайте поговорим.
И они стали разговаривать.
Говорили они целый час, отвлекаясь от разговора лишь изредка, а потом раздалось деликатное покашливание, и в комнату вошла миссис Тарбокс. Тут пошли еще разговоры, и вдруг оказалось, что мистеру Брайсу давным-давно пора в контору.
— Заглядывайте в любой день, когда Фло будет дома, — сказала на прощание миссис Тарбокс.
Весь следующий месяц Брайс в самом деле к ним заглядывал, и довольно часто. Однажды, когда он уходил, Тарбокс проводил его до двери.
— Ну вот, теперь, раз уж все решено и улажено, мистер Брайс, коли вы пожелаете про это рассказать вашим хозяевам, так можете и про меня упомянуть: мол, есть у Флоры Димвуд такой двоюродный дядя, он тоже держит свои деньги в вашем банке. И если кто когда вздумает вас попрекнуть, что вы женитесь на племяннице Стрелка Гарри, — прибавил он еще медлительней обычного, — можете эдак между прочим сказать, что, мол, Стрелок Гарри под именем Генри Дж. Димвуда уже сколько лет сам совладелец ихнего знаменитого банка!
СОКРОВИЩЕ КАЛИФОРНИЙСКОГО ЛЕСА
I
Мистер Джек Флеминг остановился у мертвой, высохшей секвойи. Его разбирала досада: дерево было то самое, мимо которого он прошел всего лишь час тому назад; значит, он кружит по лесу, описывая заколдованный круг, столь хорошо знакомый всем, кому случалось заблудиться в лесу.
Ошибки быть не могло: он признал дерево по сломанному суку, торчавшему под прямым углом к стволу, как плечо семафора; досадно было еще и оттого, что он сбился с дороги отчасти из-за собственной дурацкой рассеянности. Он возвращался в приисковый лагерь из соседнего городка и, погрузившись в привычный для молодого старателя сон наяву, бросил тропу, понадеявшись сократить себе дорогу и пересечь лес напрямик. Он не видел солнца из-за густо переплетенных ветвей над его годиной и мог ориентироваться только по сумеречному грустному рассеянному свету, проникавшему сквозь этот свод. Ясно было, что он забрел в незнакомую часть леса, глухую и нехоженую. Толстый слой веками распыляющейся трухи и сушняка заглушал его шаги, наполняя полумрак глубокой тишиной.
Несколько мгновений он простоял в нерешительности, и его ухо, привыкшее к тишине, различило слабое, но отчетливое журчание воды. Ему было жарко, хотелось пить, и он машинально повернул в направлении этого звука. Пройдя немного, он очутился около упавшего древесного ствола; у его вывороченных корней булькал родник; вода медленно, но упорно подмывала корни и в конце концов повалила дерево. В размытой у корней почве образовался маленький прохладный водоем, переливавшаяся через его край вода в нескольких шагах дальше снова уходила под землю.
Когда Флеминг пил и мыл в этом лесном водоеме голову и руки, он заметил на дне кусок белого поблескивающего кварца; обнаружив тут же рядом, под толстым ковром мха и сушняка, самый настоящий выход этой породы, он был поражен и обрадован. Это означало, что он находился недалеко от лесной опушки или каменистой прогалины. Ему показалось, что в одной стороне леса было светлее, а несколько кустов папоротника подтвердили его догадку о близости мелколесья. Он уже видел отвесные лучи солнца, пробивающиеся через просвет в лесу. Уверившись, что выбраться из лесу будет не так-то уж трудно, он не торопился; напротив, успокоившись, Флеминг вернулся к роднику. Дело в том, что его обуревали надежды и мечты, знакомые всякому старателю, а замеченная им жила кварца и тут же рядом выход самой породы побудили его внимательнее отнестись к находке. Дойти до дому он успеет, а еще раз забраться в эту глушь не так-то просто. К несчастью, с ним не было ни кирки, ни лотка, ни лопаты; кое-как разрыв руками землю вокруг родника и выхода породы, он обнаружил обычную в таких случаях красноватую глину и обломки кварца, которые служили «признаком». Хотя никто лучше его не знал, какими горькими разочарованиями часто чреваты такие находки, он все же пожалел, что с ним мет лотка, в котором он мог бы промыть в ручейке пробу. Будь поблизости жилье какого-нибудь золотоискателя, он легко раздобыл бы все, что требуется. Но его, как всегда, преследует неудача: хоть видит око, да зуб неймет.
В нетерпении он снова направился в сторону прогалины. Пройдя несколько шагов, он оказался на скалистом склоне, спускавшемся в зеленую долинку. Легкий дымок вился над купой ив; он поднимался из трубы низенькой хижины. Однако, приглядевшись, Флеминг понял, что эта хижина не могла быть жильем старателя. Она стояла посреди довольно большой поляны, часть которой была огорожена и кое-как обработана. Тем не менее Флеминг решил попытать счастья и попросить здесь кирку и лоток; в крайнем случае он хоть разузнает, как выйти на дорогу.
Он вприпрыжку сбежал с холма к дому, — это была обычная бревенчатая хижина с беспорядочными пристройками. Его поразило, что сама хижина и изгородь вокруг нее были увешаны растянутыми для просушки звериными шкурами. Рядом с огромными шкурами медведей, пантер, волков и лисиц висели беличьи и рысьи шкурки и расправленные крылья орлов, ястребов и зимородков. Никакой тропки ни к дому, ни от дома видно не было; на поляне, среди непроходимых лесов, хижина казалась заброшенной и нежилой.
Но вот на лай двух псов, привязанных у дома, на крыльцо пристройки вышла женщина. Это, по- видимому, была молодая девушка, но ее несоразмерно широкая, не по росту сшитая одежда не позволяла определить возраст. Ситцевая блузка была кое-как подколота к свободной сборчатой юбке, туго прихваченной по талии длинным передником; чтобы не наступать на него, передник был углом подвернут под завязки. Широкополая шляпа из желтой парусины совершенно закрывала лицо, но из-под шляпы выбивались туго заплетенные в две косы черные курчавые волосы. Девушка была, очевидно, занята стряпней и появилась на пороге, прижимая к груди большой медным газ, который она только что мыла.
