столовую!» Но Сапожнев все чего-то ожидал и Игорь, мечтая о сне в хлеборезке, не выдержал и осторожно спросил:
— Товарищ младший сержант, а нам не пора идти в столовую? А то еще на столы накрыть не успеем!
— Успеете — никуда не денетесь! А чего это ты так в столовую рвешься? — удивился Сапожнев.
— Да так просто… Все равно ведь в наряде — чего зря в казарме сидеть?!
Ответ курсанта озадачил Сапожнева, но он не подал вида и повел наряд в столовую. Шкуркин, видя рвение Игоря, заподозрил что-то неладное, хотя еще вчера радовался, что именно Тищенко, а не он, попал к хлеборезу.
Правда первые минут двадцать хлебореза не было и Игорь уже начал подозревать, что тот его просто обманул. Но в десять минут седьмого пришел Сергей и вновь забрал Игоря к себе.
— Ложись на кушетку в складе и спи до завтрака. Я тебя закрою, а сам пока схожу по своим делам, — пояснил Сергей и вышел из хлеборезки.
Щелчок замка показался Игорю командой «отбой» и курсант, не заставляя себя долго ждать, упал на кушетку, стараясь быстрее заснуть. Игорь уже засыпал, как вдруг в дверь раздался стук — вначале осторожный, а затем все более настойчивый. После некоторой паузы раздался настойчивый шепот Шкуркина:
— Тищенко, Тищенко, ты здесь?
Естественно, Игорь вполне благоразумно промолчал в ответ.
— Тищенко, тебя младший сержант Сапожнев зовет, — гораздо громче сказал Шкуркин.
«А чтоб он сдох, твой Сапожнев!», — со злостью подумал Игорь, но опять промолчал.
— Ну, где он делся?! — на этот раз за дверью спросил уже сам Сапожнев.
— Не могу знать — нигде нет и за дверью никто не отвечает, — пояснил ему Шкуркин.
— Придет, я с ним поговорю! А ты пока иди в зал — помоги столы накрывать.
Когда они ушли, Игорь принялся нервно обдумывать план своего возвращения. Лучше всего было выйти сразу и сказать, что вышел на пару минут на улицу, но Тищенко был закрыт на ключ, и у него не было другого выбора, кроме как продолжать спать на кушетке. «А пошел ты, придурок, на три буквы — хочу и сплю!» — решительно подумал Игорь и как можно удобнее улегся на кушетке. Но спать на ней все же было плохо. К тому же склад за ночь основательно остыл, и Игоря пробирала легкая дрожь, тоже не способствующая полноценному сну. Поэтому Тищенко не спал, а просто дремал, прислушиваясь к каждому шуму, раздающемуся из-за дверей, — курсанту казалось, что Сапожнев вновь ищет его по всей столовой.
Хлеборез пришел минут на пятнадцать раньше условленного времени и выпустил Игоря в зал:
— Иди, а то твои скоро завтракать будут.
«Не мог вовремя придти, все равно я засветился!» — с досадой подумал Игорь и без особой охоты вышел из хлеборезки. Наряд как раз заканчивал накрывать столы. Игорь, как ни в чем не бывало, принялся помогать. Несмотря на любопытство, никто из наряда не задал Тищенко ни единого вопроса. Промолчал и Сапожнев. Лишь Мухсинов шепнул во время завтрака:
— Ты где бил?
— Спал в хлеборезке, — чистосердечно признался Игорь.
— Молодэть! — одобрил Мухсинов.
Сапожнев проигнорировал случившееся и, к большой радости Игоря, больше не вспоминал о самовольной отлучке курсанта.
Сменившись с наряда, Игорь не без гордости рассказывал о своих похождениях во взводе.
— Так ты теперь там блат завел? — с улыбкой спросил Гутиковский.
— Можно и так сказать, — снисходительно согласился Игорь.
— А он всех берет, этот хлеборез? Меня возьмет, к примеру, когда я в наряде к нему попрошусь? — с надеждой спросил сосед по койке.
— Не знаю… Уж меня-то теперь точно возьмет! — ответил Игорь, уже начиная жалеть о том, что рассказал о хлеборезе.
Рассказав Лупьяненко обо всем более подробно, Тищенко продемонстрировал Гришневичу свое «новое» хэбэ. Но сержанту было не до Игоря и он, бегло осмотрев курсанта, быстро отпустил его восвояси. Тищенко даже обиделся такому невниманию, потому что рассчитывал на более эмоциональную оценку своей «реставрации».
Глава двадцать восьмая
Уже осень
Гришневич наконец-то «сломал» Шкуркина. Взвод едет за город. О чём должен думать курсант — о двойках, бабах или службе? Курсанты, копающие ямки и студенты, живущие нормальной жизнью. Курсант Стопов так и не понял, заработал ли он увольнение. Коршун и Кохановский отправляются на охрану объекта. Байраков ищет во взводе стукача. О кинотеатре «Знамя» не знают даже минчане. Исчезнувший и нашедшийся Вурлако.
На Шкуркина было жалко смотреть — вот уже четвертые сутки подряд Гришневич снимал его утром с наряда по роте и вновь ставил с вечера. Шкуркин спал не более трех часов в сутки. Глаза его ввалились и под ними образовались огромные, одутловатые мешки. Трудно было поверить в то, что всего лишь четыре наряда подряд смогут так изменить внешний вид курсанта. Сержант знал, что делал — и Шкуркина «воспитал» и остальным намекнул — не будете подчиняться, с вами случится то же самое. С потухшим взглядом Шкуркин сдал штык-нож в оружейку и понуро подошел к Гришневичу.
— Ну что, Шкуркин, теперь ты понял, как надо службу нести? — спросил сержант.
— Понял, — хрипло ответил курсант.
— Тогда опять спрашиваю — ты был пьян в тот вечер? — сержант пристально посмотрел Шкуркину в глаза.
— Был, — едва слышно ответил Шкуркин.
Взглянув на Гришневича, Игоря поразился огонькам злобного торжества вспыхнувшим в глазах сержанта. Гришневич наконец-то сломал Шкуркина морально и теперь спешил его добить:
— Я не расслышал, Шкуркин — громче!
— Был.
— Что был?
— Был пьян.
— Разве можно приходить из увольнения пьяным?
— Виноват — никак нет, — Шкуркин почувствовал, что ему уже гораздо легче соглашаться с сержантом в мелочах после того, как он согласился в главном.
— Вот видишь, Шкуркин. А ведь ты не только пришел пьяным. Ты обманывал меня и весь взвод. Если бы ты сразу понял, что обманывать нехорошо, то и этих нарядов не было бы. Тяжело ведь в нарядах-то?
— Да, — выдавил Шкуркин.
Курсант почувствовал, что Гришневич просто издевается над ним, и вновь где-то в глубине души родился неосознанный протест, мешающий говорить. Но все же еще раз в наряд Шкуркин не хотел и решил сдержаться несмотря ни на что. Сержант же не хотел так просто выпускать добычу из своих рук:
— Больше ты ничего не хочешь мне сказать?
Шкуркин догадался, о чем спрашивает сержант, и как-то совершенно безвольно пробормотал:
— Виноват, товарищ сержант. Простите меня за мое поведение.
— Давно бы так, — довольно заметил Гришневич.
Все решили, что худшее для Шкуркина уже позади, и он наконец-то сможет нормально поспать и
