успеем. Еще только двадцать пять минут девятого. Тищенко, ты готов? — Лупьяненко явно не хотел ставить сержанта в известность, что они собираются навестить Доброхотова.
— Готов. Может, еще и Сашина возьмем?
— Сашина? Да ну его на хер! Зачем он нам нужен — только всю дорогу плакать будет, что от сержантов может попасть, — Антон решительно воспротивился предложению Игоря.
— И чего ты его так не любишь, словно второй Шорох?!
— А за что мне его любить — нытик и доход? Только благодаря своему папочке и держится! — проворчал Лупьяненко.
— Слушай, а ты ему не завидуешь? — прищурился Игорь.
— Я? Ему? Нечего мне ему завидовать! Хватит трепаться — уже половина! Пошли, раз решили, — Лупьяненко первым поднялся с табуретки.
На улице было уже совсем темно.
— Ну, как твое зрение? — поинтересовался Туй.
— Вижу кое-что. Но ночью без очков почему-то гораздо хуже, — подумав, ответил Игорь.
— Так ведь днем ты еще в очках был? — засмеялся Антон.
— Дурак ты, Лупьяненко, если думаешь, что я этого не помню! В казарме ведь светло — вот у меня и есть с чем сравнивать, — обиделся Игорь.
— Это, может быть, еще и оттого, что твои глаза пока к темноте не привыкли. Я, например, сейчас тоже не очень хорошо вижу, — предположил Туй.
— Давайте, учите меня, биолога, как глаза к свету привыкают, — насмешливо ответил Игорь.
— Как же — би-о-ло-га! Один курс с коридором проучился и уже биолог, — парировал Туй.
Перед санчастью курсанты остановились и, не зная, что делать дальше, начали нерешительно переглядываться и подталкивать друг друга к двери. Первым не выдержал Лупьяненко:
— Ну, что вы встали, как бараны?! Надо внутрь идти.
— Вот ты и иди, — предложил Туй.
— А почему это я? Пусть Тищенко идет.
— Я не могу — у меня зрение плохое. Вдруг там какой офицер или сержант — будет неудобно, если я ему честь вовремя не отдам, — поспешно сказал Игорь.
— Ну, тогда ты, Туй!
— А почему я? Я тебе первым предложил.
— Ты ведь ефрейтор.
— Ну и что? Какая разница?
— Большая. Офицеров там сейчас, скорее всего, нет — какой идиот будет до половины девятого в части сидеть, а вот сержанты из нашей роты вполне могут быть. Если будут, то ты скажешь, что, мол, сержант Гришневич отправил нас проведать своего товарища. А ты — ефрейтор Туй, старший команды, — изложил свой план Лупьяненко.
Туй согласился и первым вошел внутрь.
— Ефре-ейтор? — насмешливо сказал Игорь Антону.
— Лучше иметь дочь проститутку, чем сына-ефрейтора! — хмыкнул Лупьяненко, напомнив сколь старую, столь же и идиотскую армейскую шутку.
— Ну, что вы застряли? — высунулся через приоткрытую дверь Туй.
— Идем, — заверил Тищенко и вошел в санчасть.
Внутри в полутемном коридоре никого не было, и Лупьяненко несколько раз громко кашлянул, чтобы привлечь хоть чье-нибудь внимание. Коридор ответил звонким эхо, а затем установилась та же гробовая тишина. Курсанты просидели так еще минут с пять.
— Может, уже пойдем? Все равно никого нет — наверное, в это время в санчасть нельзя приходить…, — Туй не договорил, потому что в коридор по лестнице, ведущей со второго этажа, спустился фельдшер.
Младший сержант вначале оглядел пришедших курсантов с головы до ног, а затем недовольно опросил:
— Ну, чего надо? Эпидемия поноса пробрала?
— Нет, мы к своему другу пришли. Товарищ младший сержант, вы не могли бы его позвать? — попросил Лупьяненко.
— А… А в какой он палате?
— А мы не знаем — мы в первый раз к нему пришли, — пояснил Антон.
— Не знают они… А кто за вас должен знать? Делать мне больше нечего, кроме, как какого-то «духа» ходить искать!
— Он вообще-то уже «свисток», — шепнул Игорь на ухо Тую, но вслух говорить не стал, чтобы не раздражать фельдшера.
— А чего вы так поздно притащились? Не могли вообще среди ночи заявиться?!
— У нас очень мало свободного времени — только после ужина и можем. Товарищ сержант, позовите его, пожалуйста, — еще раз попросил Антон.
Умышленная ошибка в звании и уважительный тон Лупьяненко понравились фельдшеру, который был всего на призыв старше курсантов и он согласился:
— Ладно. А как его фамилия?
— Доброхотов.
— Ждите — сейчас позову.
Фельдшер ушел наверх, а курсанты присели на стулья, на которых обычно больные дожидались приема у врача.
Минуты через три появился Доброхотов. Он был одет в короткие, едва доходившие ему до щиколоток синие больничные штаны и такую же синюю и короткую пижму. Короткая одежда выпячивала напоказ худобу Доброхотова настолько, что можно было даже уловить некоторое сходство между ним и Алексеевым.
— Привет? Что это вы тут делаете? — удивленно спросил Доброхотов.
— Ясное дело, что не стулья носим! К тебе в гости пришли, — немного грубовато, но тепло ответил Лупьяненко.
— Привет. Ну, как ты тут? — вступил в разговор Игорь.
— О, и Тищенко здесь! Спасибо, что пришли. А я потихоньку болею, но скоро должны выписать.
— Как твои ноги — затянулись? — сочувственно поинтересовался Туй.
— Почти, — ответил Доброхотов и, вытащив ногу из тапка, продемонстрировал уже затянувшиеся многочисленные шрамы от мозолей.
— И как это тебя угораздило? — удивился Игорь.
— Помнишь — на той неделе марш-бросок был?
— Ну.
— А я еще накануне в умывальнике в обед перед строевой в сапог воды набрал, вот и натер ногу. Мне бы надо было не бежать, а с тобой и Сашиным остаться…
— Так зачем же побежал?
— Сержант тебя вечно шлангом обзывает. Я подумал, что он и мне так скажет, и не решился подойти, — пояснил Доброхотов.
— Не захотел, чтобы шлангом называли, зато в санчасть угодил! — с легким раздражением сказал Игорь.
Тищенко не понравилось высказывание Доброхотова, которое он счел для себя немного оскорбительным.
— Кстати, Тищенко, а где твои очки? Снял?
— Плакали мои очки — их Коршун разбил.
— Коршун? Как же это получилось? — Доброхотову было скучно в санчасти, и он был рад любой взводной новости.
Курсанты наперебой принялись рассказывать своему товарищу про валку деревьев и последующие «гладиаторские» бои.
